долго возиться будете? – напомнил лейтенант Ступак, хладнокровно набивая опустошенный диск своего автомата.
У тридцатилетнего лейтенанта Юрия Ступака было худощавое костлявое лицо. Каску он сбросил, оставшись в шапке со звездочкой. Серая обмороженная кожа на скулах шевелилась – он что-то бормотал, пристраивая автомат на бруствере.
Я приказал Родиону послать своего второго номера в помощь Долгушину. Ворочать и перетаскивать с места на место громоздкое ПТРД в одиночку было тяжеловато.
Дзот мы все же подожгли. Федя Долгушин с напарником проползли по низине метров сто и всадили в амбразуру несколько пуль. Пошел дым, а затем загорелись просмоленные шпалы. Немцы пытались потушить огонь, но помог своим «дегтяревым» Родион Шмырёв. Из двух ружей и пулемета выкурили расчет и открыли огонь по убегающим пулеметчикам. Ротный, убедившись, что для его ППШ расстояние слишком большое, окликнул меня:
– Ну-ка, дай винтовку, которую ефрейтор оставил. Раззява!
Ступак с первых дней войны ничего не знал о судьбе своей семьи (жена и двое детей), жившей в военном городке под Брестом. Лейтенант видел, как безжалостно бомбили эшелоны с эвакуированными. Боль от переживаний и злость на оккупантов не покидали его.
Он метко стрелял. Не раз, обходя окопы, брал у кого-нибудь винтовку и стрелял в высунувшегося фрица, не глядя на расстояние. Метров с трехсот, как правило, не промахивался.
Сейчас он тоже свалил одного из пулеметчиков. Второго срезал из «дегтярева» Родька Шмырёв. Третий фриц из дзота успел нырнуть в кусты и уйти от точной пули лейтенанта.
– Ах ты бля! – ругнулся Ступак, высматривая новую цель.
Теперь я вел огонь по бронеколпаку. Двое уцелевших танкистов с догоравшей «тридцатьчетверки», где остались в огне два их товарища, расстреляли диски своего пулемета и кричали мне:
– Добивай его, гада!
Пуля звякнула и согнула заслонку, наполовину прикрывающую амбразуру. Для стрельбы немецким пулеметчикам осталась слишком узкая щель. Было видно, что они пытались расширить ее какой-то железякой. Мы выстрелили с Долгушиным одновременно. Одна из пуль разорвала уже вогнутую пластину и угодила внутрь.
Лейтенант Ступак воспользовался паузой (хотя вовсю вели огонь немецкие винтовки и автоматы), закричал, размахивая своим ППШ:
– За Родину, за Сталина… Вперед!
Голос сорвался, он хрипел. Но рота уже поднималась. Было страшно, но и оставаться в снегу под носом у немцев было не менее страшно. Люди понимали, что за час – два их всех выбьют.
Фонтанами плясали на снегу частые взрывы 50-миллиметровых мин. Сноп мелких осколков ударил в лицо красноармейца. Крик обреченного человека заставил вскочить лежавших поблизости. Лейтенант Ступак бежал, стреляя из своего ППШ, бок о бок с ним наступали с десяток бойцов. Штыки их винтовок были примкнуты.
Матерясь, встали в рост закопченные танкисты. Пулемет без патронов они оставили. Бежали с наганами и «лимонками» в руках. Я разглядел нашего соседа Филиппа Черникова. Видимо, взводного лейтенанта
