очему это?
– Да не мое это, доктор!
– Не понимаю, что вас смущает?
– Я хочу семью, детей…
– У меньшинств тоже есть семьи и даже дети.
– Нет, ну, своих детей…
– А, так вы и против сирот что-то имеете?
– Боже мой, да нет! И хватит все записывать! Просто, как и любой нормальный человек…
– Интересно…
– Что интересно?
– Термин, который вы использовали: «нормальный» – очень занимательно.
– Вашу мать!
Это был жаркий Московский июль. Я гулял по парку Гончарова, листая Tinder. И вдруг увидел очень привлекательную девушку…
Нет, не на экране смартфона, а на лавочке. Она сидела, положив ногу на ногу, и читала «Пигмалион» Бернарда Шоу. Черные прямые волосы послушно лежали на ее узких плечах, маленькие опрятные ручки сжимали книгу в мягкой обложке, расположившись на ткани белой, в горошек, юбки. Гладкие стройные ножки были так заманчиво оголены до самого края бедра…
Я положил телефон в карман и сел рядом с ней на расстоянии, чуть ближе приличного.
Девушка не обратила на меня внимания.
Напевая что-то, я наклонился к траве и сорвал три самых ярких, как мне показалось, одуванчика.
– Это тебе.
Она не спеша повернула ко мне голову.
– Одуванчики? – улыбка осветила ее лицо.
– Я бы подарил тебе самые красивые розы, но боюсь, они бы обзавидовались твоей красоте.
Она рассмеялась.
– А одуванчики не обзавидуются?
– Нет, ведь они не претендуют на вершину красоты… А вот розы – другое дело. Но уверен, твое имя красивее, чем у роз.
– Эля. А тебя как зовут?
– Ваня. Не хочешь прогуляться вместе?
– Через полчаса я должна быть в институте.
– Отлично, значит, я могу проводить тебя.
– А ты настойчивый.
– А ты неприступная?
Она улыбнулась:
– Я бы так не сказала.
– Тогда я готов идти до конца.
Мое романтичное настроение снова завело меня в ненужное сражение.
– Ладно, пойдем, здесь недалеко.
Мы проболтали всю дорогу до высоких каменных стен ее вуза, я очень удивился, что не наблюдал его раньше в этом районе.
– Ну, вот и все?
– Хочешь, проведу тебя внутрь.
– А ты можешь?
– Конечно могу, я ведь аспирантка.
– Ого, – она казалась мне моложе, приблизительно второкурсницей, – и что я там буду делать?
– Посмотришь над чем я работаю, если тебе не интересно…
– Да, конечно интересно, потому и спрашиваю.
Мы прошли через усатого дядю-охранника, который посмотрел мой паспорт и попросил поставить подпись в сохранившемся со времен СССР журнале. Далее спустились по бетонной лестнице вниз, затем еще на этаж, и еще.
– Я так и не спросил, на каком ты факультете?
– Биохим, – продолжая спускаться по лестнице, ответила Эля.
Это место казалось мне жутковатым. Темный сырой подвал в четыре уровня заканчивался железной дверью, которая открылась с тягучим лязгом.
Свет старых советских ламп сопровождал нас по всему коридору, пока мы не добрались до нужной комнаты.
В нее тоже вела железная дверь, но уже из менее толстого листа металла.
– Тут я работаю, – как мне показалось, совсем другим тоном, чем в парке и даже на лестнице, сказала Эля. – Пожалуйста, будь аккуратней с зверьками.
Мы вошли в небольшое помещение, освещенное только несколькими подвесными лампами. По периметру оно было заставлено столами, на которых вперемешку стояли клетки (в основном с крысами, но были и с хомяками и возможно даже морскими свинками), старые советские агрегаты (но и парочка новых, будто только с завода), бумажные журналы для записи и пачки корма.
Как только моя спутница включила свет, клетки зашатались, крысы в них забегали из стороны в сторону, видимо в ожидании кормежки.
Придя немного в себя, я присвистнул.
– Впечатляет. И что ты делаешь… с этими зверьками?
– По-разному,
