сей участи. Решение пришло само собой. В авиации есть незыблемое правило: самолет выпускает в полет только тот, кто его готовит. А это не только техник самолета, хотя он и главный на земле, но и специалисты по АО, РЭО, вооружению, САПС. Минимум пять человек, которым должно быть предоставлено строго регламентированное время для осмотра авиационного комплекса в своей области знаний. И каждый специалист по окончании осмотра ставит свою подпись в журнале (ЖПС), последним – техник самолета. Только он имеет право принять решение, готов самолет к вылету или нет. «Техник помни, если не сядет самолет, сядешь ты», – этим и руководствуемся. Тем более на таком мероприятии.
Журнал «моего» самолета оказался заполнен по всем правилам, как по заказу. Этим и воспользовался. Долго не думая, направляюсь к дежурному инженеру, прошу время для подготовки самолета. «Какое время? – удивляется тот. – Все уже давно готово, за вас все уже сделано!» «За нас, значит, без нас! Два часа на подготовку или подвески не будет!» – твердо стою на своем. В разговор вмешивается «подпол», один из проверяющих. У него сроки, все должно быть минута в минуту. А тут первогодка лейтенант. Но «планка» уже упала: «Товарищ подполковник! Отойдите от самолета, команды не было, самолет не готов. Ответственность на себе не возьму, пока в моем присутствии самолет не проверят!» Обстановка накаляется. На меня начинают шикать сослуживцы. Время уходит. Все на нервах. Начинаются угрозы: «Отступись, иначе в Союз поедешь! Остановись, пока не поздно!» Продолжаю упорствовать, требуя два часа для подготовки, не минуты меньше. «Все, допрыгался!» – капитан разворачивается и идет звонить Давидку, инженеру части. Объявляется общий сбор: и нам, и «старикам» надлежит быть в ангаре на построении. Спустя полчаса входит Давидок. «Ну, держись лейтенант!» – капитан радостно потирает ладони. «Равняйсь, смирно… Капитан… выйти из строя! – звучит команда инженера и все замирают в недоумении, пока тот делает два шага вперед. – За нарушение техники безопасности при подготовке самолетов к полету объявляю вам строгий выговор. Молодежь по домам, „старики“ к самолетам. Дедовщину никто не отменял…».
Следующим испытанием оказался «выход на природу», когда мы, молодые лейтенанты, накрывали стол в своих подразделениях, проставлялись за вливание в коллектив. Дело это было негласное, но общепринятое, командование препятствий не чинило. Технари стол накрывали на природе. Летчики тоже, но у них, поговаривали, были и свои правила. В Цайтице (Zeititz), практически в километре от части, был гаштет (ресторан), хозяином которого был старый летчик Курт, сбитый во время войны то ли под Курском, то ли под Сталинградом. Некоторые летчики, приехавшие по замене, бывало, ходили в гаштет к Курту, там напивались и били ему морду. Как узнавали об этом в части, не знаю, но за это взыскивали строго, хотя «отличившихся» офицеров в Союз назад не отправляли. Летчиков вообще редко наказывали столь суровым способом. А вот технический состав за малейшую
