он. Может, будто они его гладят, жалеют.
Он стал не спеша раздеваться, аккуратно складывая вещи в стопку. Нижнее бельё на себе оставил. Интересно, потому ли, что его заботило то, каким его найдут, или по другой причине – чтобы я его не потеряла. Ведь, должно быть, он всегда меня ощущал.
К моменту, как он двинулся в реку, уже изрядно потемнело. Стало трудно различать его во тьме, но белый клочок оставшейся одежды выделялся луной в ночном небе. Светлое пятно двинулось к черной воде, но зачем-то вернулось к стопке вещей. Включился фонарь, осветил берег, выключился. Пятно снова двинулось к воде.
Я не знала, что делать, но понимала, что если бы однажды сама решилась на это, то не простила бы вмешательства. Пятно стало уменьшаться, помутнело и пропало. Светлое закончилось.
Я закурила. Когда-то давно край кладбища обрушился в реку, где сейчас пропал и он, и по течению медленно потянулись гробы. Когда я вспоминаю о нём, о светлом пятне в темноте, я не могу не думать о гробе, плывущем по кладбищенской реке.
Затоптала окурок, бросила последний взгляд туда, вниз – и светлое было. Появилось и спешно направлялось к стопке вещей. Наскоро одевшись, он побежал к склону, где спускался, и с остервенением стал карабкаться наверх. Мне уже было не разглядеть его, но я слышала постепенно приближающиеся кряхтенья и ругательства и поспешила удалиться.
*****
Очнулся из-за звонка: знакомый позвал встретиться компанией. Согласился, потому что не было выхода. Жить хочется, жить нужно; да и как не жить? Собрался по-быстрому и вышел. Сначала – за сигаретами и пивом, а потом – прогуляться, пока солнце не село. Пока хоть что-то существенное не покинуло этот день, который ещё переживать и переживать. Может, зарядившись им, хватит энергии и энтузиазма на ночь. А завтра – снова оно. Это хорошо. Решил сделать круг и пойти просторами, там, где огромное поле и два озера, а ещё вечный ветер.
Когда-то, холодный и пьяный, шатался здесь и подхватил синеву, а к одежде прицепилась чернота. Тогда отоспался и отрезвел, а одежду постирал, но оно почему-то никуда не делось. Старался не вспоминать об этом инциденте, а куртку ту, джинсы, ботинки – их вскоре выбросил. Квартиру выдраил, но оно всё равно никуда не ушло, поселившись дома. В единственном месте покоя поселилось.
Было темно и холодно, и я пьяный нарезал круги у озер. Потом в бессилии лёг и прекратил какие-либо движения. И лежал бы, конечно, до конца света, но холод был совсем уж дикий. Встал, закурил, допил, постоял, снова лёг. Замёрз, потрясся, снова встал и побежал вокруг озера, чтоб согреться.
Как это часто бывает, чтоб спастись, я собирался писать или звонить кому-нибудь, уже изрядно опьянев, но что и кому? Это было неизвестно. Тогда почему-то стал всматриваться в озеро, в его сине-черную бездну, и как-то обворожился ней. И дёрнул меня чёрт спуститься по берегу к воде – тоже непонятно почему – и я провалился под первый лёд этой грёбанной синевы с чернотой, да ещё и поскользнулся на грязи.
Я-то выкарабкался, но эти цвета были на мне буквально – а одежду не снимешь – и пришлось нести их домой. А пока нёс их на себе до дома, они успели впитаться в нутро. Так и зажил с этой цветастой наполняющей дружно. Да, лицемерно, но что делать?
Хорошо, что разбудили – пропустил бы закат. На небе всё ещё замечательно, солнце никуда не делось и сопровождает меня. Иду с ним в такт, ступая по следам лучей, а оно – со мной, покрывая каждый сантиметр тела. Важно, чтоб оно видело меня рядом. Закрываю глаза и иду так. Свет включается и выключается, пока прохожу мимо деревьев – ветви прячут и снова открывают его.
Темнота глаз наполняется теплотой солнца – и сознание растворяется в эйфории, будто навсегда, а тело в беспамятстве автоматизма перемещается сквозь весь лесок в долю секунды, пока неожиданно ни запинается, будто о невидимую стену, и всё рушится, а глаза открываются.
В момент ступил на желтую полоску и застрял на ней. Пришлось ждать, пока солнце сдвинется и полоска уйдет, но спустя несколько минут взялся в руки и пошел дальше. Знал бы, что оно никогда не уйдёт, так и был бы с ним, не двигаясь больше ни разу, никогда. Но знаю, что уйдёт, а я останусь один. Поэтому – извиняюсь и иду к людям.
*****
Врываемся в помещение, преступая черту, за которой больше нет «я». Здесь только «мы» – сплошное и тяжёлое – на всех. Всё впало в транс. Всесжигающая энергия этого пространства должна быть на что-то направлена, ей нужно выстрелить. Себе же в голову. В спёртом раскалённом воздухе – кровь, война и власть. Движения бликами среди тумана неуловимы, а меняющиеся картинки едва различимы. Привёл сюда свое – найдешь только наощупь. Если помнишь длину волос, изгиб талии, ширину плеч. Здесь охота за телами, здесь сильнейшим достаётся лучшее.
В жерле этого вулкана, в центре жары, в глубине ада – кружащаяся пляска полуобнажённых мужских тел, месиво из обливающихся потом мышц, торчащих в разные стороны конечностей, захватывающих всё
