вытянулись, как кисточки, на старом ковре, потёртые цветочные узоры которого были забрызганы пятнами свежей краски.
С кисточкой в руке Сэркис мог только стоять и смотреть, ощущая тот же гипнотический трепет, находящийся за пределами страха или удивления, который охватил его на горе. Он вновь увидел неторопливое, убаюкивающее помахивание усиков-арабесок; снова, точно во сне услышал фантастический монотонный гул, который превращался в длинные вокабулы, приглашающие художника отправиться вместе с пришельцами. И снова на луноподобных дисках лиц пришельцев проявлялись сцены, которые привели бы в отчаяние любого футуриста.
Почти без эмоций и размышлений Сэркис вслух произнёс слова согласия. Он почти не понимал, что говорил.
Волнообразные движения усиков прекратились с такой же неторопливостью, как и начинались. Жужжащий созвучный напев затих, картинки исчезли. Затем, как и прежде, в воздухе вспыхнул медью летающий механизм. Широкие, косые стержни и вогнутые сети воспарили между потолком и полом, опускаясь вниз, окружая инопланетных созданий и самого Сэркиса. Между светящимися решётками он едва мог разглядеть знакомую обстановку своей комнаты.
Ещё мгновение, и комната исчезла, как тень при появлении света. Не было никакого движения или перехода; казалось, что перед художником открылось чужеземное небо, залитое малиновым цветом. Краснота потекла к нему, она наполнила его глаза яростью кипящей крови, она изливалась на Сэркиса, словно зловещий пылающий водопад.
Постепенно он начал различать какие-то определённые контуры и массивные объекты. Прутья и сети всё еще окружали его, странные компаньоны тоже находились рядом. Странно изменившиеся, они плыли в малиновом потопе, как рыбы-гоблины из какого-то адского моря. Сэркис невольно отпрянул от них: они были ужасающими, чудовищными.
Теперь он увидел, что стоит на удивительном мозаичном полу, со всех сторон выгибающемся кверху, словно дно огромной тарелки. Высокие, наклонённые наружу стены, без окон и крыши, возвышались вокруг. У механизма, который его окружал, тоже не было верхней части, и Сэркис понял, что тот меняется. Очень медленно, словно умирающее пламя, стержни и сетки погружались в маленькие гнёзда на полу и исчезали из вида.
Глубокий багрянец небесного купола над башней сочился густым, тяжёлым светом. Материал, из которого было построено здание, представлявший собой то ли камень, то ли металл или какой-то совсем уж неслыханный элемент, истекал сиянием жидкого рубина и растворяющейся киновари.
Сэркис осознал, что воздух, который он вдыхал, хоть и содержал достаточное количество кислорода, вместе с тем был непривычно густым. Казалось, он словно застревал в его лёгких. Кроме того, когда художник попытался сдвинуться с места, он обнаружил, что его вес значительно увеличился, словно под воздействием гравитации гигантской планеты.
Сэркис не мог даже представить себе, где он оказался и как сюда попал. Он испытывал
