у него, без сомнения, имелись: не телепатия, но эмпатия, способность убеждать – речами, жестами либо безмолвной передачей ощущений, чувств, эмоционального настроя.
Со слов Сарагосы Скиф знал, что подобным даром, пусть неосознанным и используемым интуитивно, обладают многие. Есть люди, объяснял Пал Нилыч, к которым испытываешь необоримое влечение – в том случае, когда ты им приглянулся; есть великие ораторы, политики и вожди, способные убедить любого, что луна сияет под ногами, а джунгли растут в небесах; есть, наконец, певцы и актеры, коим дарована странная власть над чувствами людскими, умение пробуждать радость и горе, исторгать слезы или смех… Но Джамаль в отличие от прочих эмпатов пользовался своим даром вполне сознательно и с немалой выгодой для себя. Правда, всесильным он не был; человеку благожелательному он мог внушить доверие и дружелюбные чувства, мог стремительно очаровать женщину, переубедить в споре, добиться выгодного решения, утешить, развеселить, ободрить… Но влияние его на характер тупой и злобный, натуру тщеславную и исполненную непрошибаемого самодовольства было ограниченным; ему удавалось лишь сыграть на одних слабостях мерзавца в пику другим.
«И на том спасибо, – подумал Скиф. – Если уж князь сумел распалить в мелкой душонке Тха наполеоновские мечты, то справится и с другой задачей – вселит в синдорских крестьян капельку героизма, искорку отваги, песчинку ненависти. И тогда…»
Он погладил рукоять секиры и с мрачным видом принялся пересчитывать раскачивавшихся в седлах врагов.
К вечеру путники добрались до обширной морены – гряды валунов, уходившей к югу насколько видел глаз. Камни тут были разные: одни – величиной с баранью голову, другие – с целого барана, а третьи – со слона или с пару слонов. Эти последние глубоко утопали в мягкой почве и поросли мхом с длинными бурыми прожилками; пожалуй, они походили больше не на слонов, а на стадо мохнатых мамонтов, что прилегли в траве да так и застыли навеки, скованные необоримой дремотой.
Справа от каменистой гряды, за ровным полем, тянулся кедровник. В одном месте его изумрудная лента была разорвана полукруглым строем золотых деревьев; их раскидистые кроны с огромными листьями и гроздьями ягод чуть слышно шелестели на степном ветру, одним своим видом навевая сон. У опушки рощи, тоже полукругом, темнело с десяток плит, сперва показавшихся Скифу вырубленными из камня. Потом он уловил металлический блеск, игру солнечных лучей на отшлифованной поверхности, и догадался, что эти монолиты не имеют отношения к лежавшей на востоке морене.
Вероятно, роща и металлические плиты при ней являлись целью их путешествия. Подумав об этом, Скиф склонился с седла и шепнул князю в ухо:
– Сегодня, Джамаль. Сегодня ночью… Ты уж постарайся, поговори с нашими синдорцами. Другого случая не будет.
Звездный странник молча кивнул. На лице его, озаренном последними лучами солнца, промелькнуло озабоченное выражение; потом он сунул
