Полежать на камень, понюхать запах, все забыть! Хочешь? – с хищной усмешкой Коршун уставился на Джамаля.
Князь насупил брови.
– Ты, дорогой, потроши свою зверюшку! Там поглядим, кто на камешек ляжет!
Он собирался добавить еще что-то, но Скиф предостерегающе потянул его за рукав пижамы, пробормотав:
– Молчаливому воздается вдвойне. Займись-ка лучше делом, компаньон.
Когда Джамаль, все еще хмурясь, отошел к пленникам, Скиф повернулся к долговязому шинкасу.
– Камни там? – спросил он, махнув рукой в сторону рощи.
– Там, – подтвердил Ходда-Коршун.
– Люди дышать сладкий запах, стать сену, да?
– Не люди, мешок с дерьмом Хадар. – Тонкие губы Коршуна растянулись в усмешке.
– Шинкас тоже нюхать запах, стать сену, так?
– Не так. Утром шинкас взять ткань, закрыть рот, вести падаль, привязывать на камень – быстро, быстро! Убегать! Потом ждать… Ждать, пока Глаз Шаммах подниматься, ждать, пока Глаз Шаммах опускаться, ждать, пока Глаз Шаммах нет совсем. Отвязывать! Брать сену, брать сладкий трава. Нюхать трава! Хорошо!
– Нюхать трава – тоже стать сену?
Ходд-Коршун тряхнул черными сальными лохмами и рявкнул:
– Твой глупый кафал! Твой свалиться с коня, ударить голову, так? Твой весь нечистый, сверху и снизу! – Он презрительно сплюнул. – Трава – слабый запах, хорошо! Где камень – сильный запах, плохо! Понимать, дурной башка?
– Понимать, – ответил Скиф, размышляя, чем бы еще поживиться в этом источнике ценнейшей информации. Глаз Шаммаха у шинкасов обозначал солнце, и со слов Коршуна выходило, что пленников выдерживают у камней примерно сутки. Видимо, из-за того, что к самим дурманным деревьям, где запах был по-настоящему силен и разил наповал, шинкасы не рисковали приближаться. Мудрая предосторожность!
Скиф, привычным жестом коснувшись виска, спросил:
– Арунтан делать сену, так? Потом выходить из рощи, приносить много сладкий трава?
– Ходда говорить – твой кафал! Зюла мутноглазая! – буркнул долговязый шинкас, с опаской поглядывая в сторону дурманных деревьев. – Арунтан не выходить. Арунтан никто не видеть. Никто, никогда! Глаз Шаммах подниматься и опускаться, трава уже лежать. Вот так, бледная плесень!
Речь степняков, хоть и понятная Скифу, была отрывистой и резкой. Соплеменницы Сийи, амазонки из Города Двадцати Башен, растягивали слова; в их устах название таинственных амм-хамматских демонов звучало как ару-интан, с отчетливым долгим «и» в середине. Несомненно, они являлись более культурным и высокоразвитым племенем, чем грабители-шинкасы – и, безусловно, более приятным на вид. От них пахло свежим степным ветром и ароматом луговых трав; их голоса звенели, как взметнувшиеся в воздух струи водопада, а песни и заклятья будили у Скифа воспоминания о гомеровском эпосе. От шинкасов же разило
