и красные загорелые руки. Мы вместе летим в Москву. Девушка держит в руках журнал «Колыбель автотранспорта». Представил ее за рулем «Майбаха».
Получилось красиво. Черный майбах и рыжая девушка с кудряшками. Но мы летим в синем самолете, а не едем в черном майбахе.
«Волков Алексей, Волков Алексей, вылетающий в Петропавловск-Камчатский, куда вы пропали, мы ждем вас, мы ищем вас», – шепчет радио в аэропорте. Я вырос на Камчатке. Я сижу и думаю: «Может, это я Волков Алексей, и мне вместо Москвы надо лететь в детство в Петропавловск-Камчатский». К вулканам, к гейзерам, к красной икре, к сивучам и камчатскому крабу. Но я не Волков Алексей. Мне 48 лет, и я лечу в Москву к жене, которая никак не хочет переезжать из Москвы в Южный город, потому что боится за свою работу. Санкции, проклятые санкции. Проклятый Южный город.
Так как зрение мое неважнецкое, то Аэробус, в котором я лечу, напоминает мне театр теней. В полете выключили свет, и только где-то вдалеке (а Аэробус односалонный и очень длинный) шевелятся какие-то странные еле заметные фигуры стюардесс и стюардов, будто это рыбы в огромном аквариума. Впервые лечу в самолете, где не дали ужин. Оказывается, еда подается только в том случае, если ты заказал её при покупке билета. Никто, конечно, не заказал, но вся проблема в том, что человек пять заказали и бизнес-классу положено. И вот над всем голодным салоном витает запах еды, вызывающий обильное слюноотделение. Некоторые пассажиры спрашивают стюардесс:
– Посмотрите, может, нам положено?
Стюардессы долго роются в каких-то бумагах и спокойно, не моргнув даже, отвечают:
– Нет не положено.
Я сижу в хвосте. Слышу разговор стюардов.
– Нам нужен Мессия, – говорит стюард хихикающей стюардессе.
Услышав такое в полете на высоте 10 000 метров, я мучаюсь. Стюардесса хихикает.
– Нет, честно, нам нужен Мессия.
Мне становится страшно, мне хочется, чтобы в полете стюарды разносили ужин, а не обсуждали Мессию. К счастью, объявляют посадку и разговор прекращается сам собой.
Здравствуй, мой далекий конаковский друг Г.В., как ты там в суровой Северной стороне? Я слышал, подступает жестокая московская зима, ты уже запасся березовыми дровами, прочистил дымоход, проверил свой теплый овчинный тулуп и зашил старенькие валенки. Я знаю, что зима будет долгой, я знаю, что тебе будет трудно, но эта темень, которая наступит, но эти крещенские морозы и ледяные сосули принесут тебе радость, потому что долгими вечерами ты будешь сидеть около огарка восковой свечи и писать великолепные стихи, а то (кто его знает) замахнешься и на настоящий русский роман со слезами, кровью, любовью и горестной бесконечной русской тоской.
Александр Спренцис /Киев/
Вечерний свиток
конец весны
холмы в белых пятнах —
деревья, кусты, цветы…
холодно в доме
квартире,
душе́…
холод
