что уже пора возвращаться, а сознание ещё не на месте, то он разжигал особое благовоние – смесь, составленную им самим, которая сначала мягко звала – как маяк зовёт корабль из безбрежного моря, если же результата не было, то он усиливал запах – и она моментально вгоняла сознание в тело.
Вот, рассказывая обо всём этом, Григорий Еремеевич неторопливо ставил датчики на Кудрявцева. Людмила Сергеевна внимательно за ним наблюдала, она была здесь частым гостем, и на неё в компьютере уже было заведено целое досье.
– Чаю, наверное, хотите? – Спросил он, сделав все необходимые замеры. – Но нельзя. Скоро начнётся наше путешествие, и ничего не должно вас отвлекать. А то так часто бывает: не успел человек выйти, а малая проблема опять его возвращает в тело – астрально справить нужду ещё никому не удавалось. – И он громко хмыкнул, словно бы зверь чихнул. – Сейчас придёт Боря, и мы начнём, – добавил он.
– Вы же сказали, что будет ещё кто-то, – произнёс Пётр Александрович.
– Не волнуйтесь, мой друг, я же сказал, что Боря придёт не один.
– Вы это точно знаете? – Людмила Сергеевна лукаво улыбнулась.
– Наверняка, – подмигнул он ей.
Боря Лейбниц…
Нет, он, конечно, не герой нашего повествования. Сандра, Георгий, Болдырева, Кудрявцев, Ангел (возможно, даже не один), ну, проводник в межвременье Катаев, но Боря…
Боря был особым существом на кафедре психологии: он был высоким молодым человеком лет около тридцати, как щепка узким, лысым – совсем без единого волоска, ходил всегда в тёмных очках, и его глаз никто не видел; был усердным лаборантом, и его всегда можно было встретить со множеством проводков: то он их куда-то нёс, то распутывал, то паял, то подсоединял, из кармана его белого халата всегда торчал клубок, и от всего этого он напоминал огромного паука, плетущего свою сеть. Нужно ли говорить, что ни у кого он симпатии не вызывал? Было трудно сказать, боялись ли его внешнего вида, такого непривлекательного, или его непререкаемого строгого слова: если Боря сказал «нет», то всё, никакие просьбы, уговоры, обещания и посылы – ничто не могло изменить его решения. Но зато профессор был им очень доволен. «Боря – мой Цербер, кому всё это не очень нужно, тот не проходит моего борьера», – каламбурил он.
А, между тем, настоящую известность принесла Боре Лейбницу его личная жизнь. История эта обошла все кафедры, и даже студенты пересказывали её друг другу как забавный случай. А дело вот в чём.
Была у Бори жена. И стал за этой милой дамой, лица которой никто не знал, но поговаривали, что она была очень хороша, стал за ней ухаживать некий господин. То в ресторан её пригласит, то в театр – так она, по крайней мере, рассказывала мужу. А однажды он прислал ей большой букет роз и вставил туда свою визитку с номером домашнего телефона. Жена не заметила карточки. Зато её заметил Борлей,
