по русскому языку, но так и не избавился от привычки говорить в дословном переводе. Собеседникам казалось, что он создал для себя образ и воплощал его в сценической игре. Войдя в роль, говорил строго по тексту. Ни на шаг от избранной линии поведения. Он знал свое дело, не косил под дурачка. Зачем, когда актерская маска стала оптимальным вариантом прикрытия. Это несмотря на то что он нашел ответ для себя в том, что учил русский через чешский. И вот сейчас он, глядя на сопровождающих, прикинул, как бы они выглядели в серых плащах, под которыми – ножны с кинжалами. Прикинул, что мог ему сказать один из них «литературным языком» самого Шееля:
«Глава Национал-демократической партии содействовал в аресте предателя – подполковника нашей внешней разведки, перебежавшего за рубеж. За свои услуги он потребовал расплатиться натурой, и мы приняли решение обменять тебя, командира „Красного спасения“, не имеющего для разведки практической ценности, на дорогостоящую информацию. Предатель будет доставлен на родину и осужден».
Малость занудной показалась Шеелю речь российского чекиста. Его отчего-то не покидала мысль о том, что, несмотря на вычурную многословность, одетую в смирительную рубашку, чего-то не хватало, скорее всего – заключительного слова. И Шеель вдруг нашел его. Повернув голову к сопровождающему, который сидел от него по правую руку, Ларс поставил заключительную точку:
– Хайль Гитлер!
Опер хмыкнул и обменялся с напарником красноречивым взглядом. И все же не удержался от реплики с места:
– А вроде бы взрослый мужик. Сорок шесть, если он не скрывает свой возраст. Даже в России нет такого дурдома, который вместил бы одного такого дурака. Можешь передать своим, что мы ушли в недельный запой, когда узнали, что обменяем такое ничтожество, как ты, на…
– На такое же ничтожество, я понял, – перебил его Шеель.
В беседе с главой фирмы, вербующей «собак войны» в Пешаваре, он вскользь упомянул о страховке за плечами: если он попадет в дерьмо, партия сумеет его отмыть. В этом деле было одно слабое звено: он выбрал длинный и опасный путь в Таджикистан и обратно, идя на поводу у своей страсти к горам. Его манила тяга к приключениям. В офисе «Дипломатического корпуса» он откровенно лукавил, говоря, что «пограничный человек», живший в нем, навсегда остался в семидесятых годах. Он и сейчас искал себя в экстремальных ситуациях, грезил горными вершинами и девственными облаками.
«Одна баба» откровенно подвела оперативника: по истечении двадцати минут к машине подошел неприметный тип лет сорока и постучал согнутым пальцем по стеклу:
– Выходим.
Шеель ступил на трап. Незнакомец шел впереди, за ним следовал сам Шеель, замыкали шествие оперативники, касаясь руками его спины.
– Налево, – последовала команда.
Арестованного провели в хвост самолета. Шеель прокомментировал это:
– Я знаю, что здесь самое безопасное место. – И поднял скованные наручниками руки.
Сопровождающий
