сузил глаза – не самое подходящее место для злых шуток.
– Ты это... того... Какой я тебе Матвеевич?
В глазах толстяка плеснулось замешательство. Будто бы пущенные по воде круги, оно сказалось на пальцах, которыми тот беспокойно теребил снятую шляпу. Вот сейчас он услышит приговор...
– Как же не Матвеевич? – вполне искренне подивился толстяк. – На сибирской каторге вы «иваном» были, а я майдан держал. Так что мне до вашей чести далековато. А потом авторитет...
И вновь заискивающая, просящая улыбка.
Кирьян хмыкнул. Толстяк не шутил. Иосиф Львович Брумель действительно был майданщиком на сибирской каторге, а Кирьян, как «иван», охранял его стол, за что получал по полтине в день. Первый раз их пути пересеклись восемь лет назад, когда очередной этап «семи морями» перегоняли из Одессы на Камчатку. Толстяка били смертным боем, лупили впрок, чтобы не забывал арестантскую науку и не тянул с каторжан семь жил.
В тот раз только вмешательство Кирьяна предотвратило смертоубийство.
Второй раз их пути пересеклись пять лет назад, в Петропавловске-Камчатском, славившемся по всему полуострову своими строгими порядками. Пребывая в кандальной тюрьме, Кирьян удивлялся тому, что каждую неделю какая-то милосердная душа передавала ему рублик, который в то время являлся для него немалым подспорьем. Только когда он был переведен в околоток – небольшую больничку, где можно было отдышаться и залечить язвы от кандалов, – к нему заявился поселенец и, сняв картуз, явно стесняясь собственного благополучия и сытости, сообщил о том, что это он скармливал ему рублики на скорейшее выздоровление.
В этом поселенце Курахин узнал Иосифа, которого некогда спас от смертного боя.
– Матвеевича забудь! – отрезал Кирьян. Посмотрев на перепуганных пассажиров, он продолжал: – Ты мне товарищ! Господа, советую облегчить собственную участь и освободиться от золота и всех драгоценностей. Даю вам три минуты! Копыто, – повернулся Кирьян к сподвижнику: – Засекай!
– Сделаем, – охотно согласился Егор Копыто, вытащив из кармана серебряные часы.
Особенно расторопно люди освобождаются от драгоценностей под дулами револьверов, направленных точнехонько в центр лица. Со стороны создается впечатление, что золото просто начинает жечь им кожу.
Кирьян с усмешкой наблюдал за их стараниями.
На столе быстро росла горка драгоценностей: кольца, колье, перстни, портсигары. Здесь же лежали бумажники и кошельки. Сильно стукнув, старичок в ветхом пиджачке установил в центр стола малахитовую шкатулку, инкрустированную золотом.
В углу тамбура подле окна стояла молодая женщина и никак не могла снять с безымянного пальца перстень с сапфиром. Понаблюдав за ее потугами, Кирьян усмехнулся:
– Сударыня, если вы будете так рвать перстень, так наверняка останетесь без пальца. Давайте я вам помогу.
– Как вам будет угодно, – протянула женщина ладонь, словно подавала ее для поцелуя.
Уверенным
