ыдуманных сенсаций. Оба лагеря – научная историография и примитивная публицистика – уже давно махнули друг на друга рукой. Лишь изредка кто-нибудь из серьезных ученых публично возмутится очередной фальшивкой. Еще реже современные сталинисты и охотники за «сенсациями» заглядывают в серьезные книги или документы. Читателю все сложнее ориентироваться в мире фальсификаций, «свободных» интерпретаций и фантазий возбужденных умов.
Научные биографии Сталина в своем развитии прошли те же стадии, что и историография советского периода в целом. По политическим причинам в Советском Союзе научной биографике Сталина не было места. Дело ограничилось официозом «Иосиф Сталин. Краткая биография» и формальными справками в энциклопедиях. Западные и советские неформальные историки, по крупицам собирая доступные источники, создали несколько биографий Сталина, ставших теперь классическими[1].
Ситуация не могла не измениться после лавинообразного открытия архивов. Мы оказались буквально погребены под массой новых документов. Потребовалось время, чтобы выбраться из-под этих завалов. Свидетельством относительной историографической стабилизации были в числе прочего новые научные биографии Сталина и другие исследования, посвященные его личности и деятельности, написанные с привлечением архивных материалов[2].
С открытием архивов связано появление еще одного популярного жанра сталинских биографий. Я назвал бы его архивной публицистикой. Основателем этого жанра есть основания считать известного советского деятеля горбачевской перестройки Д. А. Волкогонова. В какой-то мере его знамя подхватил российский драматург Э. Радзинский[3]. Методы отбора документальных свидетельств и изложения материала имеют в этих книгах ярко выраженный публицистический характер. Особое внимание этих авторов привлекают документы личного происхождения, а не «скучная» статистика и делопроизводство властных структур. В результате характерной чертой таких биографий Сталина является слабое исследование исторического контекста, особое внимание к привлекательным, но второстепенным деталям.
Своего рода «третий путь» наметил в своих работах английский писатель и историк С. Монтефиоре[4]. Он попытался сделать более популярными сухие архивные исследования и преодолеть недостатки архивной публицистики. Полученный результат оказался широко востребованным, прежде всего, у западного читателя.
Количественно в современной России, однако, преобладает жанр псевдонаучной апологии Сталина. Самые разные люди по разным причинам тиражируют мифы о вожде и его эпохе. Авторы таких публикаций отличаются невежеством. Нехватка элементарных знаний замещается агрессивностью суждений, использованием фальшивых «источников» или извращением реальных документов. Сила воздействия этой идеологической атаки на умы читателей умножается трудностями повседневной жизни, коррупцией и возмутительным социальным неравенством в современной России. Не принимая настоящего, люди склонны идеализировать прошлое.
Российские апологеты Сталина уже не осмеливаются (как это было совсем недавно) отрицать массовые репрессии и очевидные провалы сталинской политики, оплаченные большой кровью. Теперь используются более изощренные методы «исправления истории». Виновниками массового террора объявляются советские чиновники (руководители НКВД, секретари региональных партийных комитетов), которые вышли якобы из-под контроля и обманывали Сталина. Выдумки об «ином», потенциально «демократическом» Сталине, ограниченном в своей власти злонамеренными чиновниками, – плод политически ангажированных фантазий; они не подкреплены ни единым документом[5].
По сути столь же умозрительной и бездоказательной является широко распространенная концепция неизбежного «модернизирующего сталинизма». Формально упоминая о многочисленных жертвах террора и негативных последствиях стратегии скачков, она исходит из представлений о безусловной органичности и безвариантности сталинской модели как метода «модернизации» послереволюционной России. Сталин – выразитель объективной потребности, пешка в игре исторической стихии. Его методы если и достойны сожаления, то необходимы и даже эффективны, поскольку маховик истории всегда смазывается большой кровью. В этих суждениях мы без труда прочитываем укоренившиеся предрассудки российского общественного сознания – об абсолютном приоритете интересов государства и ничтожности личности, о жесткой обусловленности хода истории закономерностями высшего порядка.
Конечно, было бы нелепо отрицать, что и большевизм, и пришедший ему на смену сталинизм были в определенной мере обусловлены «длинными волнами» российской истории. Сильное государство и авторитарные традиции, слабые институты частной собственности и гражданское общество, наконец, колоссальные размеры колонизирующейся державы, позволявшие, в частности, создать огромный «архипелаг ГУЛАГ». Однако абсолютизация этих факторов до масштабов «российского рока» приводит к тупиковой теории «неизбежного
Souvarine B.
Островский А.
Волкогонов Д. А.
Монтефиоре С.
Подробнее см. главу 4 этой книги.
