семьи. Нельзя, кстати, забывать и того, что тогда на эстраде не было ничего, кроме балагана Утесова, совсем ничего.
VII
Хоть я и чрезвычайно проникнут к вам, милейшие, уважением, но должен откровенно признаться, что впредь Натэле Маланиа напевать на наших страницах джазовое попурри уже не придется. Поверьте мне на слово, что мы допустим роковую ошибку, если причтем ее к разряду певуний. Но почему? Да потому что всякая женщина – из живой ли плоти или литературной – проявляет неустранимое свойство: если однажды чем-то обзавелась или что-то усвоила, – кончено, не уступит и не отдаст даже под дулом пистолета (я уж не говорю о грозных пере и бумаге). Что нам, собственно, от того, если Натэла пополнит собою сонмище поющих и напевающих? Ровным счетом ничего. Ответьте мне, положа руку на сердце, почтенные господа, на простейший вопрос: на что пригодна женщина, которая поет? И еще, между нами говоря, что общего между Натэлой и джазом? Где Натэла, а где джаз? Высосанный из пальца эпитет, и ничего больше. Но при чем тут эпитет? Это вовсе и не эпитет, и не гипербола, и не литота. Это просто ничто, ничто по сути, по существу. Так что, пока мы не увязли в назревающем болоте сложностей и противоречий, надобно успеть снять с Натэлы свалившийся на нее тяжкий груз. И не отягчить к тому же наш текст поборматываемыми ею джазовыми мелодиями. Тоже мне, Элла Фицджеральд! В конце концов, у нас в тексте уже давно есть одержимый джазом. И этого вполне, по горло достаточно.
Так что же – выходит, мы напрасно подняли всю эту кутерьму с Байдербеком-Утесовым? Да, придется признаться, что так и выходит. И не только выходит, но и выйдет, как мы пожелаем. Ну, выведем именно так, что нам мешает?
Не знаю, как вы, а мне уже мерещится лик некой набожной женщины, слегка свихнувшейся на почве религиозности, со впалыми щеками, лихорадочно горящим взглядом, бледной, как полотно, ужасающейся гнева всего, на чем стоит хоть малейшая печать святости и чистоты. Да, любезные господа, поверьте на слово автору этой живой книги, что Натэле Маланиа будет куда полезней, если она окажется с младых ногтей истово верующей, богобоязненной дамой, а не певуньей (тем более что, сами вы знаете, без Бога не до порога). А если к тому же мы наградим ее, кроме набожности, еще и другими привлекательными чертами и свойствами, то обзаведемся чрезвычайно оригинальным и заманчивым персонажем. Наверняка, непременно получим такой персонаж, если, конечно, удастся ей подобрать в придачу к набожности и еще одно изысканное, утонченное свойство. В противном же случае возникнет банальное говнецо. Так что горячку пороть в этом вопросе совершенно недопустимо.
Не поделитесь ли вы со мной, милостивые государи, пока я продумываю его (этот вопрос), какими-либо своими соображениями? Что вы сказали? Одержима видениями? Я не ослышался? Нет? Вы и впрямь сказали: видения?
О-о, это очень деликатный, несколько даже опасный вопрос, господа. Дайте подумать. Много ли отыщется таких, кому бывают видения? Если
