Он воспринимал события так, словно смотрел на все с высоты. Душу наполнял странный, похожий на высшее знание, могущественный покой.
– Это сделал Хуанито? – произнес Джозеф почти утвердительно.
Томас взял нож и протянул брату, а когда тот отказался взять, снова положил на стол.
– Вонзил в спину, – пояснил он тихо. – Хуанито поехал в Нуэстра-Сеньора за пилой, чтобы укоротить рога тому драчливому быку, который так всем надоел, но слишком рано вернулся.
Джозеф отошел от кровати.
– Давай его прикроем. Что-нибудь накинем сверху. Я встретил Хуанито по дороге; он сказал, что не знал.
Томас жестко рассмеялся.
– Откуда он мог знать? Лица же не видел. Просто застал на месте и ударил. Хотел сразу сдаться, но я велел дождаться тебя. Нам предстоит суд.
Джозеф продолжал смотреть в сторону.
– Думаешь, придется вызвать коронера? Вы что-нибудь поменяли?
– Принесли домой. И еще подтянули ему штаны.
Джозеф пригладил бороду и завернул внутрь ее концы.
– А где Дженни?
– Бертон увел ее к себе молиться. Она плакала, когда уходила. А сейчас, наверное, бьется в истерике.
– Отправим ее домой, на восток, – решил Джозеф. – Жить здесь все равно не сможет. – Он шагнул к двери. – Тебе придется поехать в полицию и доложить о смерти. Постарайся убедить их, что произошел несчастный случай. Может быть, не станут проверять. Это действительно несчастный случай.
Джозеф вернулся к кровати, небрежно похлопал Бенджи по руке и вышел из дома.
Он медленно зашагал по двору туда, где на фоне темного неба чернел дуб. Подойдя, прислонился спиной к стволу и посмотрел вверх, в густую крону: среди веток мерцали бледные туманные звезды. Потом нежно провел ладонями по коре.
– Бенджамин умер, – поведал он тихо, глубоко вздохнул, а потом повернулся, залез на дерево, устроился среди мощных сучьев и прижался щекой к прохладной шершавой коре. Он знал, что мысль его будет услышана: «Теперь точно знаю, в чем заключалось благословение. Знаю, какую ношу взял на себя. Томасу и Бертону позволено иметь предпочтения и испытывать неприязнь; только я отрезан от всего. Да, отрезан. Не смогу познать ни удачу, ни неудачу. Не смогу отличить хорошее от плохого. Мне отказано даже в способности почувствовать разницу между наслаждением и болью. Все едино, и все – часть меня».
Джозеф посмотрел на дом, откуда только что вышел. Свет в окне мигал, то появляясь, то исчезая. Собака Бенджи снова завыла, а койоты вдалеке услышали вой и поддержали его безумным хохотом. Джозеф крепко обнял ствол и негромко заговорил:
– Бенджи мертв, а я не рад и не опечален, потому что не знаю причины испытывать то или иное чувство. Просто так и есть. Теперь я понимаю, отец, каким вы были – одиноким за пределами одиночества, спокойным, потому что ни с кем не имели связи.
Он спустился на землю и повторил:
– Бенджамин умер, сэр, и я не стал бы препятствовать смерти, даже если бы обладал властью. Искупления не требуется.
Он
