баков вырывался из дома наружу и гармонично вплетался в палитру других сельских запахов.
О, я их до сих пор помню, эти запахи моего села, бывшего казачьего прииртышского форпоста Пятерыжск: теплого парного молока, свежескошенной луговой травы, дыма сжигаемой в огородах ботвы, кипящей в белоснежному цвету черемухи, горечь степной полыни, благоухание доспевающей алой земляники и щекочущий ноздри аромат влажных груздей… Но, конечно, не только в забавах протекало наше сельское детство. Мы с малых лет понимали глубинную суть поговорки «Без труда не вынешь рыбку из пруда», и как могли помогали родителям создавать семейное благополучие. Убирались в сараях, задавали корм домашним животным, копали огород и поливали грядки.
Ну а после трудов праведных наслаждались заслуженным отдыхом. И он, конечно же, был очень активный – на сельских улицах, на природе. Не обходилось при этом без всякого рода приключений. Все это нашло свое отражение в сборнике моих рассказов, которые, как мне кажется, учат детей добру, любви к природе и братьям нашим меньшим, послушанию и трудолюбию – качествам, без которых немыслимо формирование личности.
Как я стал рыбаком
Как на духу признаюсь – я за свою жизнь загубил не одну щучью жизнь. А вылавливать их на жерлицу меня пристрастил мой отец. Все началось после того, как в начале пятидесятых годов он закрутил роман с чужой тетенькой и бросил мамку, оставив у нее на руках меня, то есть своего первенца, и моего младшего братишку. На двоих нам тогда было шесть лет.
Спасаясь от упреков и преследований многочисленной родни как с маминой стороны, так и со своей тоже, батя наш удрал с той самой теткой в северный Казахстан. Где в это время разворачивалась целинная эпопея, и только моего отца как раз там и не хватало. А мамуля, промучившись одна с нами и с муками ревности несколько месяцев кряду, не выдержала и, выведав адрес своего непутевого муженька (они ведь были не разведены), сгребла нас в охапку и поехала из Татарстана, где мы тогда жили, в этот самый Казахстан.
Папка мой, как оказалось, прибился к колхозу «Красный октябрь» в Павлодарской области, куда мы и приехали жарким июньским днем. Жил он в небольшой деревушке, бывшем казачьем форпосте, стоящем на высоком иртышском берегу, под которым, среди зеленых-презеленых лугов с шарообразными островками ивовых кустов, уютно раскинулись пойменные озера, обрамленные камышами. Вот на одном из этих озер –Долгом, – мама и нашла нашего батю, не застав его дома. Посевная к тому времени закончилась, сенокос еще не начинался, потому он и отдыхал с удочкой на берегу. Помню, как мы спустились по песчаному взвозу под старый иртышский берег и пошли узенькой тропкой, протоптанной в зеленой густой луговой траве, к высокой стене камышей, покачивающих на легком ветру пушистыми кисточками. Мой младший брат Ринат сидел на руках у матери и орал благим матом, потому что его вовсю жарили комары, а я семенил сзади и с любопытством озирал окрестности, хотя комары и меня не обделяли своим вниманием. Высоко в бледно-синем, как бы выцветшем, небе сияло ослепительно белое солнце, везде вокруг порхали разноцветные бабочки, тренькали кузнечики, разноголосо щебетали какие-то птахи. А в прогалине среди камышовых зарослей я увидел знакомую коренастую фигуру с блескучей лысинкой на темени (отец рано облысел). Он как раз широко размахнулся какой-то длинной палкой, и от нее на воду со свистом упала длинная нитка с привязанным ближе к концу зеленым узлом из камыша.
Мать негромко позвала отца по имени, он обернулся и уронил удочку. А я заорал во все горло:
– Папка-а-а-а! – и помчался прямо по шуршащей траве к самому своему любимому тогда человеку.
Тут опять заревел примолкший было младший братишка, тоненько заскулила мама, у отца тоже искривилось лицо, и он, шмыгая своим большим, перебитым у самых глаз в давней драке носом, торопливо и косолапо пошел к нам навстречу, вытянув руки. Руки эти, грубые, с изломанными и грязными ногтями, были все в чешуе и противно пахли рыбой. Но как у меня зашлось сердечко, когда я оказался на этих руках, и мокрая отцова щетина, знакомо пахнущая табаком, стала колоть мне щеки, шею! И тут отец краем глаза увидел, что зеленый узелок из камыша (это, как я потом узнал, был самодельный поплавок), пляшущий на мелкой ряби зеленоватой воды, вдруг как-то особенно сильно дрогнул и просел, а потом вообще плавно утонул и поехал-поехал под водой куда-то вбок.
Лицо у отца сразу сделалось каким-то хищным, сосредоточенным, он быстро, но осторожно поставил меня на землю, а сам подобрал валяющуюся наполовину в воде, наполовину на берегу, палку (удилище) и, выждав несколько секунд, пока узелок поплавка не растворился в зеленой толще воды, плавно и сильно потащил натянувшуюся нитку (леску) вверх. И вдруг вода забурлила, на конце натянувшейся до звона лески показалась большая и невероятно красивая рыбина: с алыми плавниками и хвостом, сине-зелеными, переливающимися на солнце крутыми боками и белым брюхом. Она отчаянно молотила кроваво-красным хвостом и хватала округлым ртом воздух. Но отец подвел ее по воде к вязкому берегу, истоптанному его сапогами, и потом
