отмеряя землю длинными ногами. Калибан чувствовал, что, хотя он и не принял еду, раздражение человека вызвано все же не этим. Сейчас он не мог думать ни о чём, кроме своего освобождения, а потому реакция человека его не взволновала. Чувство голода притупилось, в конце концов, ему случалось в своей жизни голодать гораздо дольше. Люди, как существа, которые, как он понимал, были много выше его разумения, стали для него теперь воплощением чистого зла. Если раньше они были только его врагами, с которыми можно было в определённых рамках сосуществовать, то теперь он, размышляя долгими часами, понял, что ни его ненависть, ни его месть, как и прочие чувства, не имеют для них ровно никакого значения.
Он для них со своими переживаниями и страданиями не существует так, как они сами воспринимают себя – живым, думающим существом. Они видели в нём только нечто бесконечно низшее, судя по тому, как он помещался в их обустроенном мире, какое место он там занимает – удобное или неудобное для них. Сейчас он им мешал, и Калибан ясно осознал, что все его действия наносят, прежде всего, вред ему самому. Он отказывается от пищи? Но это никоим образом не изменило к нему отношение людей! Только один из них оставил свои высоты и попытался пробиться в его, Калибана, мир.
Но вепрь всей глубиной своего естества чувствовал фальшь и корысть этого человека в отношении к нему. Совсем не то им двигало, не ощущал он тонкую, но такую ощутимую ауру, которая сопровождает любые отношения существ лесного племени. Но сейчас он не хотел думать об этом, так как понимал, что всё равно для него останутся недоступным табу любые поступки этого человека и остальных людей. Врагов он презирал, людей стал ненавидеть, но одно он очень хорошо чувствовал – никому его не удастся сломить и посеять страх. Им полностью овладели только эти два чувства, не оставившие места для других. Он не хочет и не будет боятся! Калибан сам выбрал свой путь и отказался от пищи, не потому, что хотел что-то доказать людям!
Калибану было теперь всё равно – он выбрал смерть и жаждал её так же остро, как чувство голода сейчас терзало его большое, жизнелюбивое тело. В нём постепенно накапливалась досада, на великолепный дар природы, на своё тело, на мышцы, крепче и мощнее узловатых корней дуба, на то, что их так много и они не хотят подчиниться его желанию погибнуть! Иного пути у него умереть не было. Он понимал, каким терпением ему надо запастись, чтобы ускользнуть из плена ненавистных ему двуногих тварей! Тоска, пронизывавшая его чувства, не давала ни минуты покоя, постепенно доведя его до экстатического состояния. Он жаждал чуда, чтобы с ним, со всей землёй случилось то, что принесло бы гибель! Во сне он постоянно видел ещё одного своего врага, огонь, но теперь ставшего его союзником и в жадных, опаляющих лапах которого гибло всё, что его окружало, и сам он пылал ярче всего, что горело вокруг!
Он просыпался, тоскливо поводя глазами, поднимался и, походя к корыту, делал несколько глотков застоявшейся воды, гася бушевавший внутри адский жар, в
