только дорогую водку, с залитым белым сургучом горлом бутылки.
Внимание Семёна Григорьевича отвлёк неопрятный мужичок со всклоченной пегой бородёнкой, как будто из воздуха выросший перед буфетной стойкой. Стянув с головы картуз с треснувшим козырьком, гость выложил перед буфетчиком несколько медных монет.
– Стопку водки, будьте любезны. Да, стопочку, – голос у мужичка был на удивление низкий, глубокий, – и «писюньчик».
– Простите, что? – буфетчик удивлённо покачал головой.
– «Мерзавчик», – теперь уже гость удивлённо разглядывал трактирного служащего, совсем не понимавшего нормального русского языка. Но, обретши искомое, и небольшой толстостенный стеклянный стаканчик, и самую маленькую бутылку водки, продаваемую на вынос, отправился за дальний угловой столик. Всё ж таки в трактире, не в распивочной. Половой принёс на блюдце хрусткий солёный огурчик. Традиция такая в трактире Григорьева, бесплатный огурчик к водке. Рассказывают, что огурцы в заведениях Григорьева только поречские, самые лучшие, бочковой засолки по хитрому рецепту. Но только служащие в трактире знали, что по осени посылал Семён Григорьевич за огурцами и другими соленьями в несколько деревень и хуторов Хохловской да Катынской волости. Никто никогда от Григорьева на закупки на берега Каспли не ездил.
– Эй, человек, ещё бутылку нам, – хозяину трактира радоваться бы, что гости гуляют, да чуяло сердце беду.
А между тем Алёшка Фёдоров с горя пил водочку в компании, от расстройства чувств. Почти и не брала его «казёнка», никак не мог он успокоиться да забыть послеобеденный разговор и ссору с мастером. Сами собой сжимались тяжёлые кулаки, вставал дыбом рыжий волос на загривке. Наливая себе и всей честной компании, рассказывал Лёха срывающимся от злости голосом новым знакомым свою историю. И всё сочувственно кивали головами, да, всё понимаем, сами подмастерья, на своей шкуре произвол мастеровых не раз испытали.
– А он мне, представляете, у нас, мол, с тобой писаного контракта нету. Хочешь, говорит, работай дальше, хочешь, иди на все четыре стороны. Но больше, говорит, чем сейчас я тебе платить не буду, – Фёдоров влил в себя очередной стакан водки, и ещё больше помрачнел.
– Ну а ты чего? – Орлов аж подпрыгивал на добротном трактирном табурете.
– Знаете, такое меня зло взяло, аж в глазах потемнело. Столько лет я на эту семейку корячился. У бати его в учениках пять лет, в подмастерьях у этого чёрта жадного уже шестой год кувалдой машу. А на мастера к экзамену старшина не пускает, да и денег нема.
– И что? – бондари заинтересованно смотрели на рассказчика.
– Что, что… врезал я ему по харе, от всей души. Он на пол ухнул, аж стены в доме затряслись.
– Ты, это, до смерти-то не прибил? – Игнат от удивления даже жевать перестал.
– Не, вроде барахтался там на полу.
