ваше сиятельство. Я и живыми-то не сильно их жалую, а уж… разлагающимися…
Марья Моровна, все еще сидя прямо и не глядя на него, усмехнулась:
– Как же это возможно, коли они вам еда?
– Что тут невозможного? Вот вы, дорогая моя Марья Моровна, едите свинину, но вам ведь тоже не обязательно восхищаться свиньей, n’est-ce pas?
Над их головами раздался вороний крик. Большая черная птица, сделав круг над киверами охраны, опустилась Марье Моровне на плечо. Каркнула еще раз, теперь тише, и переступила лапами, подцепляя когтями золотую бахрому эполетов.
– Вы уж определитесь, Штефан Карлович, – сказала Марья Моровна, приглаживая ворону глянцевые, с радужным отливом, перья, – что вам важнее – розовые ароматы или армия, которую не сломить ни одному врагу.
– Так-таки не сломить?
– Вы сомневаетесь?
– Не то чтобы я имел основания не доверять вашим словам, и все же мой король должен быть уверен…
– Генерал! – окликнула Марья Моровна, не дожидаясь, пока он закончит.
Из-за ее спины немедленно выступил офицер в черно-серебряной форме.
– Ваше сиятельство? – Он коротко склонил скелетную голову с клочковатыми остатками рыжих бакенбард, и вороной султан на его двууголке дрогнул.
– Покажите послу, – сказала Марья Моровна, плавно поведя подбородком.
Генерал выехал вперед. Приложив к губам небольшой рожок, он дунул. Послышался стон – тот самый, что был эхом воя, поднявшего на ноги мертвое войско, правда, не таким громким и оттого не столь пугающим.
На этот раз он взбудоражил только двоих – корнета Пучкова и поручика Волковенко, стоявших в первом ряду. Услышав свист, они сделали шаг вперед и остановились. Стояли прямо, несмотря на то что мундир одного был черен от крови, а у второго на месте левой руки свисали огрызки синего доломана. Александра смотрела в напряженные спины обоих и едва выдыхала.
– Ату! – бросил им капитан, словно собакам.
Гусары повернулись друг к другу и послушно обнажили сабли. Брат на брата! Будто и не прошли бок о бок от Немана до Смоленска, будто не мерзли вместе, не пели песен, не делились табаком и солью, будто Пучков не помогал Волковенко писать стихи для писем невесте и не выручал при проигрышах деньгами, будто Волковенко не прикрывал любовные отлучки Пучкова перед ротмистром и не вывез с поля боя, когда под поручиком подстрелили лошадь, – будто в мгновение сделались врагами!
Перед самым столкновением Александра малодушно зажмурилась.
В гулкой тишине, прерываемой фырканьем лошадей и высокими криками воронов, по грязи зачавкали сапоги. Ближе, ближе… Замерли. Знакомо лязгнул металл. Кто-то с усилием зарычал, заухали удары, задрожал воздух – но все это не были звуки обычного боя. Никто здесь не уворачивался, не отступал, не избегал ранений – гусары держались мертво, словно два дерева,
