Бивер уезжал поездом 9:10.
– Когда приедете в Лондон, непременно дайте о себе знать.
– Может, я и выберусь на этой неделе.
Утром Бивер дал обоим – дворецкому и лакею – по десять шиллингов. Тони, которого, несмотря на героические усилия Бренды, все еще мучила совесть, спустился к завтраку попрощаться с гостем. Затем вернулся в Гвиневеру.
– Наконец-то сбыли с рук. Ты была неподражаема, детка. По-моему, он уехал в полной уверенности, что ты от него без ума.
– Ну не такой уж он ужасный.
– Нет, не такой. Должен сказать, при осмотре дома он проявил и заинтересованность, и осведомленность.
Когда Бивер вернулся, миссис Бивер ела простоквашу.
– Кто у них был?
– Никого.
– Никого? Бедный мальчик!
– Они меня не ждали. Поначалу все шло ужасно, но потом стало легче. Ты их точно описала. Она прелесть, он почти не раскрывал рта.
– Жаль, что я ее никогда не вижу.
– Она говорила, что хотела бы снять квартирку в Лондоне.
– Вот как? – Перестройка конюшен и гаражей в квартиры занимала немаловажное место в делах миссис Бивер. – А что именно ей нужно?
– Что-нибудь попроще. Две комнаты с ванной. Но она еще толком ничего не решила. Она пока не говорила с Тони.
– Я уверена, что смогу подыскать ей квартиру.
Если Бренде надо было поехать на день в Лондон за покупками, к парикмахеру или костоправу (последним она особенно увлекалась), она ехала в среду: в этот день билеты шли в полцены. Она уезжала в восемь утра и возвращалась вечером, в начале одиннадцатого. Ездила она обычно третьим классом, и вагоны по большей части бывали переполнены, потому что остальные домохозяйки, жившие по этой линии, тоже не упускали случая съездить в город задешево. Обычно она проводила день со своей младшей сестрой Марджори; муж ее, перспективный кандидат от консервативной партии, собирался баллотироваться в избирательном округе Южного Лондона, преимущественно лейбористских симпатий. Марджори была менее хрупкая, чем Бренда. Газеты называли их не иначе как «прелестные сестры Рекс». Марджори и Аллан были стеснены в средствах, но имели широкий круг знакомств; они не могли позволить себе ребенка и жили в маленьком домике вблизи Портмен-сквер, в двух шагах от Паддингтонского вокзала. У них был китайский мопс по кличке Джинн.
Бренда приехала с налету, поручив дворецкому позвонить Марджори и предупредить об ее приезде. Она выпорхнула из поезда, проведя два с четвертью часа в вагоне, где жалось по пять человек на скамейке, такая свежая и изящная, словно только что появилась из роскошных апартаментов отеля, где над ней трудилась целая армия массажисток, педикюрш, маникюрш и парикмахерш. Она никогда не выглядела средне – такая у нее была особенность: когда она действительно выматывалась, что нередко бывало после наездов в Лондон, то распадалась прямо на глазах и превращалась в халду; тогда она сидела еле живая у камина с чашкой размоченного в молоке хлеба до тех
