жит у меня в столе. Получается, я почти всю жизнь придумывала истории, а писать их стала не так давно. Вот что получилось.
Пятьдесят оттенков выпечки
Как она была хороша, его госпожа! Рыжая, с холодным хищным взглядом, в шубе из блестящего меха. Он пел ей песни, он добивался не то чтобы любви – и помыслить об этом не мог – хотя бы взгляда.
Однажды это случилось.
– Ты хочешь мне спеть? – спросила она.
– Да, госпожа, – прошептал он, трепеща.
Ее глаза, словно черные бриллианты, ее зубы белее снегов, улыбка разбивает сердца, движение пленительны и плавны. А он – жалкий, обсыпанный пылью, с прилипшими веточками и листьями. Что у него есть? Только голос.
Он спел. Она благосклонно улыбнулась.
– Ты хочешь быть моим? Тогда подойди ближе.
Колобок оказался на ее носу, черном, подвижном, великолепном. Он запел. Он весь превратился в песню, стал гимном, прославляющим любовь к его прекрасной даме. О, la belle dance sans merci! Он был невообразимо счастлив, так счастлив, что дальнейшее существование не имело смысла. И красная влажная тьма сомкнулась вокруг него.
Возвращение
Вот ушла Коза, остались козлята дома одни и слышат: стучит кто-то и кричит громким голосом:
– Отворяй, жена, да побыстрее!
Переглянулись козлята – это кто еще такой? Старшая Козочка, умничка, отвечает:
– Матушка наказала дверь не открывать, чужих не пускать.
– Дак разве я чужой? Папаня родный пришел, а вы прочь гоните! Мамка-то где?
– За молоком ушла! – отвечает младший Козленочек.
– Ну так папку пустите!
Козлята стали меж собой спорить – открывать или нет? А вдруг Волк это? Одни говорят:
– Вот вернется матушка и скажет.
Другие:
– Вот обидится папка и уйдет. Что делать тогда?
Пока спорили, Волк пришел. Смотрит: около избушки Козел стоит, бока драные, глаз дурной, рога здоровущие, на одном нацарапано «Слон», а на другом – «Север»
– Ты кто такой? – спросил Волк тонким голосом.
– Я-то? Я-то Козел. А ты кто?
– А я Волк.
– Чего ж голос у тебя не волчий?
– Да вот расхворался, водицы холодной испил.
– А сюда чего пришел?
Волк не подумавши и ответил:
– Козу хочу с козлятами.
Тут у Козла глаза кровью налились, он бородой затряс, копытом стукнул, рога выставил, Волка прижал к стене и говорит:
– Козу, говоришь, захотел? Да я тебя! – головой мотнул, пасть раскрыл, а там зуб железный, и заточен вроде ножа.
Волк извернулся, стал колотиться в дверь и кричать тонким голосом:
– Козлятушки! Ребятушки!
– Мамка пришла! – обрадовался младший Козленочек и дверь открыл.
Волк в дом, и Козел в дом, стали драться, по полу кататься, лавки сокрушили, посуду перебили, все разметали, одну печку целую оставили. Выскочил Волк и давай Бог ноги, а Козел за ним.
Козлята дверь закрыли крепко-накрепко, стали в горнице прибирать. Пришла вечером Коза, рассказали ей все.
– А это правда папка наш? – спрашивают.
– Правда, деточки.
– А где ж он был столько времени?
– Далеко, ох, далеко.
– А вернется он?
– Вернется, деточки, вернется.
Детей напоила, накормила, спать уложила, колыбельную спела. Самый маленький Козленок стал засыпать и говорит сквозь дрему:
– Папка-то у нас какой смелый! Волка прогнал. Хороший у нас папка, правда?
– Хороший, хороший, – Коза сыночка одеялом закрыла, укачала, а потом из дому вышла, встала, слезу смахнула и запела тихонечко:
– … только доля такая.
День после девятисотой ночи
Шахерезада лежит в огромной ванне с ароматной водой. Черные волосы лениво колышутся, как водоросли. Она уснула утром, сон был беспокоен и не освежил. Теперь она дремлет, поднимая и опуская ресницы, и рассказывает сказку самой себе.
Жила однажды девушка, дочь визиря. И возомнила она себя самой мудрой, хитроумной и прекрасной. Когда безумный султан уничтожил гарем, она
