с Мальтой, подумаешь, – покраснев, рассердился Марик. – Будто я не знаю, что такое Монако.
– А кто это изображён, – спросила мама – их король?
– В Монако, мама, нет королей. Это князь Ренье третий, тут же написано.
– Ой, какая же я дурочка, короля с князем перепутала.
– Этого Ренье, – заметил Миха, – считают одним из самых знаменитых в мире филателистов, можно сказать, королём от филателии, так что вы оба по-своему правы.
– Миха, а что это за марка? – спросил Марик, добыв пинцетом небольшую гашёную марку без зубцов.
– У вашего сына хороший вкус, – усмехнулся Миха. – Это довольно редкая марка, французская почтовая…
– А кто на ней изображён?
– Наверное, Марианна, – рассеянно произнёс Миха и обратился к маме:
– Вам добавить заварки?
– Нет-нет, спасибо, нам уже скоро надо будет уходить. Марик, папа через полчаса придет.
– Мама, папу бабушка голубцами накормит…
– Ах, да, голубцы, – многозначительно сказала мама. И они с Мариком хихикнули. Увидев немой вопрос на лице Михи, мама напомнила ему фамилию соседей.
– Знаю, знаю, – кивнул Миха. – Я вашего Голубца иногда снабжаю своей настойкой. Он как-то в мусор бутылку выбросил с отколотым горлышком, а на ней наклейка, которую он снять забыл: "Настоянка коріандріва з підвалів Василя Голубця".
– Вот оказывается, где его подвалы, – улыбнулась мама.
– Так я могу эту редкую марку отложить? – спросил Марик.
– Разумеется. Я, впрочем, и себя и вас ввёл в заблуждение. Это не французская Марианна, а Церера, древнеримская богиня плодородия и материнства, покровительница дворников.
– Правда? – удивился Марик.
– А почему бы нет? Простолюдины ей поклонялись больше всех других богов. В старые времена её называли богиней плебса. В засушливое лето у кого землепашец будет просить дождя и хорошего урожая? Не у какой-нибудь там расфуфыренной Венеры, а у такой вот деревенской богини.
– Марик, нам пора, – ещё раз напомнила мама. – Там бабушка уже заждалась…
– Кстати, Тане, маме вашей, передайте от меня поклон. Я её редко вижу в последнее время.
– Да, она мало выходит. Болят ноги…
– Жаль, Григорий Моисеич рано ушёл…
Он замолчал, и в комнате наступила напряжённая тишина. Только ходики стали слышны особенно явно, и Марику показалось, что они вдруг замедлили ход. Мама сидела необыкновенно бледная, закусив нижнюю губу, а Миха, опустив голову, чему-то улыбнулся и даже невнятно замурлыкал, процеживая через хоаны какую-то старую мелодию.
– Я ведь с вашим папой встречался месяца за полтора-два до его смерти. Здесь, в этой конуре. Он всегда при встрече здоровался со мной и любил переброситься парой слов по-польски. И под мышкой у него нередко была польская газета, обычно "Жиче Варшавы".
