выстрелить. Это был их кодекс. Спесивый кодекс вояк. Вот с такой концовкой рассказ станет по-настоящему увлекательным.
А само танго… не знаю, как оно называется, но вы, Фаина, наверняка его слышали, он ведь часто пел, когда у вас собирались гости. Даже я иногда слышал его голос, особенно летом при открытых окнах… Я хорошо помню, как он сидел в этой комнатушке и рассказывал свою историю, а потом вдруг начал петь старое танго из репертуара певички кабаре. Это было так неожиданно и безумно трогательно. И, кажется, совсем недавно…
И вдруг Миха запел. Он пел мягким баритоном, с придыханием, видимо, немного волнуясь, и голос его чуть вибрировал:
Mój kochanek to bandyta, pijak, gracz.
Ani uśmiech, ni płacz,
Ani wdzięk moich lic nie obchodzi go nic.[5]
– Миха, я и не знал, что вы умеете петь! Вот здорово! – Марик смотрел на дворника, как на только что сделанное открытие, но мама сидела на краешке стула, напряжённо выгнув спину, готовая сорваться с места.
Она молчала, и только глаза её были подёрнуты поволокой, будто облаком, которое медленно таяло, пока не исчезло совсем…
– Сколько мы вам должны за марки? – Голос её дрожал.
– Мама, ну ещё пять минут, – попросил Марик.
– Нам пора идти… Сколько?
Миха поднялся из-за стола.
– Вы мне ничего не должны. Я дарю эти марки.
– Нет, не может быть и речи. – Она вытащила десятку из кармана. – Если вы не возьмете деньги, мы не возьмём марки.
– Мама! Миха же мне эти марки хочет подарить, почему ты такая упрямая?
Мама молчала и теребила пальцами свою шаль.
Миха, похоже, растерялся. У него опять несколько раз дёрнулась щека.
Он нервным движением взъерошил волосы.
– Я возьму с вас по пять копеек за марку, – сказал он, глядя маме в глаза с какой-то детской обидой.
– Сколько там марок, сынок?
– Восемнадцать, – тихо ответил Марик.
– Восемнадцать, – повторила мама и закусила губу.
– Так как у меня нет сдачи, то вы мне будете должны 90 копеек. Я дам вам сейчас конвертик, положите туда марки.
Они вышли из дворницкой. Мама пошла вперёд быстрым шагом, держась за шаль побелевшими от напряжения костяшками пальцев.
Марик открыл дверь, и они вошли в квартиру.
– Мама, ты какая-то нетерпеливая. Я же тебе говорил, что он в марках плохо разбирается, но он когда-то был путешественником, ей богу.
Мам, пять копеек за марку. Я мог ещё штук тридцать набрать.
– Марик, папа скоро придёт, у него сегодня частный урок; наверное, уже закончился, он будет минут через двадцать. Я пока подогрею голубцы и хочу тебя о чём-то попросить: принеси из комнаты букет…
Марик вернулся с вазой. Сирень к вечеру расщедрилась, раскрыла свои лепестки, и её махровые гроздья напоминали усыпанное звёздами ночное небо.
– Там бабушка в кресле перед телевизором
Мой любимый – бандит, пьяница, игрок.
Ни моя улыбка, ни слезы,
Ни моя мольба –
Ничто его не трогает.
