боюсь новгородских разбойников!
Рогнеда на слова о любви ответила с бревенчатой стены:
– Не хочу развязать обувь у сына рабыни!
Представьте себе эту дикую любовь, дубовый частокол варварского города, костры становища, белые рубахи воинов, плач кукушки, запах леса и красавицу с белокурыми косами на бревенчатой башне!
Страсть Владимира была сильнее городских укреплений. Полоцк был взят. Рогвольд убит секирой, гордая девушка развязала обувь у сына рабыни.
Кукушки плакали в этой печальной стране, шумели дубы, а Владимир занял Самбат, осадил Ярополка в Родне, убил брата. Потом воевал с ляхами, присоединил к своим владениям многие города у подножия Карпат, ходил войной на болгар. Воинов против них он водил на ладьях, а конницу союзных кочевников берегом. Оказывал он помощь и тем болгарам, что вели войну на Истре с ромеями, а теперь осадил Херсонес.
Мир представлялся мне в те дни таковым: Варда Склир поднял руку на базилевса. Развалины в Веррее дымились. Херсонес изнывал в осаде. В гинекее сияли глаза Анны…
Корабельщики расстилали нам на помосте ковер, и мы беседовали о страшных делах мира: магистр Леонтий, Никифор Ксифий, я и библиотекарь херсонского епископа монах Феофилакт, книголюбец, тихий и кроткий человек, мечтавший о монастырях Афона. Застигнутый событиями в Константинополе, но опасавшийся за судьбы своих книг, он теперь воспользовался случаем и бесстрашно возвращался в осажденный город.
Леонтий говорил:
– Все человеческие дела имеют своим побуждением жадность, сребролюбие. Золото – кумир людей. Из золотого тельца они сделали бога. Нажива заставляет купцов пускаться в опасные путешествия, продавать христиан, обманывать, обвешивать. Торговые дела для них важнее небесных путей. Такова жизнь… Все остальное – химеры. Как на песке, на них нельзя строить здания…
Я не выдержал и прервал магистра:
– Ты прав, такова жизнь… Но все-таки есть нечто более важное, чем нажива торгаша. Сколько раз ромеи проливали кровь ради высоких целей. Читай у Георгия Амартола, какая радость овладевала ромейскими сердцами, когда удавалось вырвать из рук неверных тунику Христа или жезл Моисея! Разве не поднялись бы мы все как один против нечестивых агарян за освобождение Гроба Господня? Только тот народ достоин иметь место под солнцем, который ставит перед собой великие задачи, а не заботится лишь о хлебе насущном.
Феофилакт, бородатый, как Аристотель, грустно улыбался. Его мысли всегда были печальны.
– А как быть со слезами вдовиц и сирот? С ростовщиками, притесняющими бедных? Однако никто не заботится об этом.
– Потому что, – вмешался Леонтий, – надо торговать, строить корабли, охранять границы, покупать мечи варваров. Золото не знает ни границ, ни религий. Сегодня оно в златохранительнице базилевсов, завтра в руках у хазарских каганов, потом в Багдаде. Оно струится, как река, течет меж пальцев, заставляет людей вставать на заре, отправляться
