как бы молясь, но плечи их задёргались от сдавленного смеха. И это прямо в синагоге! При свитках Торы и в присутствии Всевидящего! Быстро успокоившись, раввин продолжил первым:
– Ты помнишь, Оси, как мы с тобой детьми ходили в эту синагогу на уроки? Нас привели сюда за ручку наши папы. Мы были первыми учениками, когда в Израиле ввели всеобщее образование. Мне кажется, отсюда я не выходил. Так и остался навсегда. Здесь в стенах более полувека звучит мой голос, и здесь он в стенах будет похоронен, – раввин с печалью глянул на стены синагоги.
– О, равви! Сколько ты мне передал духовности из этих древних свитков! Ты всех нас обогнал в учении. Я помню, как ты начинал нас просвещать. Когда раввин заболевал, ты вёл уроки, прямо как учитель! Я бы со своими досками с гвоздями и с топором так и остался с плотницким умом и со смекалкой, как стыковать брусочки.
– Твой сын, Йосеф, очень высоко себя ценит. Он тщеславен и амбициозен. Тщеславие – порок, но он врождённый, это не каприз, не выдумка избалованного излишним вниманием отпрыска. Наоборот! Мальчик обделён вниманием. Его душа требует гораздо больше, чем может дать ему твой инструмент.
– Достопочтенный рàвви, я не могу с тобой на этом согласиться. Не мог мой Шуа быть вниманием обделён. Мы глаз с него не спускали! Повсюду либо со мной, либо с матерью. Играли, что-то объясняли. Уроки помогали повторять.
– Ты меня не понял, Йосеф. Я о другом внимании. Мы не знаем, что нужно конкретному ребёнку. Да он и сам ещё не знает. Нам нужно долго наблюдать за ним, чтобы определить, к чему он склонен, каковы его интересы и способности. Ребёнок тоже к нам присматривается невольно. И если видит, что мы ему не пара, то мы становимся ему чужими.
– Так вот почему он говорит, что его отец не может быть плотником! Ты правильно сказал, рàвви! Мы с ним не пара. Это – моё горе, мой приговор! Что будет теперь с семьёй?! Я стар, но и Мирьям не молода. Её уже никто на работу не возьмёт. Умру – и дети в нищете! А в это время, пока мы с матерью за всё переживаем, Шуа повторяет о чувстве близости к Богу! Он отрицает моё отцовство! Боюсь, однажды он может заявить, что…, что… – Йосеф мгновенно набросил на свой рот ладонь и застыл с выпученными глазами при закрытом наглухо рте.
– Ой, я тебя умоляю, Оси! Не фантазируй! Ну что может заявить ребёнок в шестнадцать! Что он уйдёт из дома? – Раввин по-своему продолжил мысль Йосефа: – Так это знаю я прямо от него! Он был у меня на исповеди, и я многое о нём узнал. Я рад тому, что Шуа среди моих учеников. Когда-то Моше, он же Моисей, как произносят греки, не побоялся сорок лет водить наших предков вокруг Земли Обетованной, пока народ созрел и обстановка была благоприятна, и все пришлые племена были задвинуты подальше. Твой Иешуа идёт своим путём и своим сроком. К чему придёт он, мы, скорее всего, не узнаем, не доживём, как не дожил никто из беглецов египетского рабства. Но это уже не наше дело. Бог един, но люди прокладывают к нему свою дорогу, каждый!
