месяц. Была весна, половодье. Она вернулась – а домика нет. Разлившиеся воды реки унесли его.
Мы получили отчаянное письмо. Самое печальное для Нины Михайловны было то, что вместе с домиком уплыла ее любимая кошка.
Мои родители выслали ей деньги, чтобы купить новый домик, но кошка исчезла и Нина Михайловна была безутешна. Одиночество…
Графиня прекрасно шила, поэтому деревенские женщины относились к ней очень тепло и подкармливали ее.
После Двадцатого съезда Нина Михайловна была полностью реабилитирована. Она жила то у нас, то еще у каких-то друзей, ожидая ордер на однокомнатную квартиру.
Она часто с юмором, безо всякой горечи, вспоминала свой роскошный московский дом, конфискованный во время революции. Там была лестница из оникса и большой зимний сад.
Наконец Нина Михайловна получила долгожданный ордер и въехала в свою новую маленькую квартиру.
Она была совершенно счастлива. Нашлись ее тоненькие книжечки, где она обучала детей шахматной игре. Ведь она была незаурядная шахматистка. Рассказывала, что однажды сыграла вничью с Ботвинником. Во всяком случае, он говорил, что не встречал женщин-шахматисток сильнее ее.
Она рассказывала нам:
– Представляете, нет, вы только подумайте, какое счастье: хожу по Москве и не боюсь. Не боюсь, что меня схватят. Даже милиционеров не боюсь!
И это после семнадцати лет, проведенных в тюрьмах, в ссылке, на поселении…
Конец ее жизни был поистине трагичен.
Она позвонила мне из больницы и просила срочно приехать. Я тотчас же отправилась к ней. И вот что я узнала.
У нее был знакомый художник, кажется, анималист, с которым она подружилась еще где-то на поселении.
Он умолял ее устроить ему московскую прописку. Больше-де ему ничего не надо. Только прописка. У него есть деньги. Он не стеснит ее, снимет комнату, потом купит себе квартиру.
Надо знать, как знали мы, ее безмерную доброту и доверчивость. Она сочеталась с ним фиктивным браком, прописала его у себя. И он тут же вселился в ее однокомнатную квартирку.
Перенести столько страданий и потерь. Семнадцать лет скитаний из одного чужого дома в другой, голод, выживание из последних сил. И вот снова, в сущности, бездомность.
Больное сердце ее не выдержало этого последнего испытания.
Стоял жаркий август. Она жаловалась на горький вкус во рту и просила привезти ей землянику. Но нигде на рынке я не могла ее найти.
Я привозила ей разные фрукты, но она хотела только земляники.
Когда я приехала к ней в очередной раз, мне сказали, что она умерла. Я оставила принесенные фрукты и цветы на ее пустой, строго застеленной постели. Какая грусть, мы все так любили Нину Михайловну, а она так любила жизнь…
Вспоминается строфа из ее стихотворения. Оно называлось «Завещание»:
Подводя итог в последней смете,
Задыхаясь в гневе и тоске,
Брошу вызов обнаглевшей смерти
