хотя бы не получить пендаля, если отцу Андрея Букалова придет в голову такая идея. Не может, хоть и взрослый. И другие все такие же.
Неужели нельзя было завести хоть одного друга – мужика! Ну и что это за друзья? Надежда была только на дядю Юру Ключарева, потому что он охотник. Охотник! Умеет стрелять из ружья, нож у него четкий, и рассказывает всегда так просто, без хвастовства про всякие лесные похождения. Дома у него висит настоящая волчья шкура, а это уже не просто рассказы. Но даже дядя Юра слишком интеллигентный. Слишком много разговаривает, слишком складно. Вот и попробуй в такой обстановке вырасти, как все.
Самое обидное было в этом непостоянстве решений: свой я или чужой. Почему они не могли решить этот вопрос раз и навсегда? Неужели не видно, что я свой не только в кино или в тире, но и в лесу, и на свалке, и у котлована, и где угодно! Нет! Братство не распадалось вовсе, но и не утверждалось насовсем. Братство оставалось на усмотрение Андрея Букалова, Валерыча или Володи Кошеверова, которые затевали разные похождения и между собой решали, кого брать, а кого не брать.
Вот и сегодня меня взяли случайно, под настроение. А Олежка – хитер бобер! – взял да не пошел. Сейчас сидит дома, смотрит телек и играет со своей морской свинкой. Конечно, мамаша может засадить его заниматься на аккордеоне. Но засадит-то она его в тепле, где в двух шагах кухня, горячий чай. А мы второй час идем на лыжах через лес, и даже до Бездонки еще не добрались. Об обратной дороге даже думать не хотелось!
Вскоре строевой лес сменился низкорослыми сосенками, пихтой и кедрачом: начиналось болото. Все эти деревца казались молодняком, хотя им было не меньше лет, чем мачтовым соснам по краю Бездонки. Зыбкая почва, близкая вода под кочками не позволяла деревьям пустить глубокие корни: молодость их была выморочной.
Хотя чахлыми недоростками они тоже не выглядели. Значит, неглубокое сцепление с землей, жизнь на манер мха и багульника все же давала деревьям эту многолетнюю юность, пусть и сокращала мощь и величие.
Бездонка была собой только в теплое время. Ведь если озеро схвачено крепким льдом, если между кочками нельзя провалиться по колено или по пояс, если нет этого пряно-душного запаха багульника, а на извилистых дорожках не встретишь ни моховика, ни голубики, если в воздухе не вьется кисленько мошка, какое же это болото? Плавучие острова вмерзли в лед, встали на зимнюю стоянку, пустовали заваленные снегом птичьи гнезда.
Мы пересекли Бездонку за считанные минуты (летом это занимало не меньше получаса, а то и больше, если свернуть к озеру). Дальше я ни разу не ходил. Где эта охотничья сторожка? Долго ли до нее идти? Ноги двигались сами собой, лыжные палки звенели, как тетива. Я был робот, заиндевевший механизм: одежда не грела, варежки превратились в растрескавшуюся ледяную корку. Все ощущения сводились к радости от собственного бесчувствия.
За Бездонкой в лесу снова замелькали просветами поляны. Лыжни уже не было. Володя и Андрей,
