он сам. Но уже то хорошо, что фальшивые голоса аллилуйщиков стал перебивать трезвый голос критики.
На прощание Ельцин еще раз поблагодарил за публикацию в итальянской газете, но, подумав, сказал:
– Они вам этого не простят.
И как в воду глядел.
Дня через два мне позвонили из КПК – Комитета партийного контроля при ЦК и предложили явиться по распоряжению Соломенцева. Ничего хорошего такие вызовы не предвещали. Угрюмый Михаил Соломенцев, член Политбюро и председатель КПК, был известен стране как инициатор повсеместной вырубки виноградников. И как соратник Лигачева по желанию заставить народ ходить по струнке, а также по борьбе за клановость номенклатуры.
В назначенный час меня встретили на Старой площади в приемной Соломенцева, но повели к управделами ЦК Николаю Кручине. Он был заместителем председателя КПК на общественных началах. Не хватало еще, чтобы обозревателем АПН занимался сам член Политбюро! Но это меня лишь ободрило. На столе у Кручины открытая папка, а в ней газета «Каррера дела Сера» и перевод моего интервью, отпечатанный на машинке, испещренный красным и синим карандашами.
– Статью, – сказал тихо Кручина, показав пальцем на интервью, – обсуждали на заседании Политбюро. Возмущались. И нам поручили вызвать тебя и исключить из рядов КПСС. За клевету на руководство партии. Соломенцев перепоручил это дело мне.
Исключение из партии в идеологическом цехе влекло за собой освобождение от работы. С волчьим билетом в зубах. И я уже чертыхнулся про себя: опять придется искать, где добывать для семьи кусок хлеба.
Было видно, что поручение это для Николая Кручины как в горле острая кость. Он не смотрел мне в глаза, а молча перебирал в папке бумаги.
Мы с ним давно знали друг друга. Николай Ефимович был первым секретарем Целиноградского обкома партии, когда два года подряд мы проводили на целине читательские конференции. Я работал ответсекретарем «Казахстанской правды» и возглавлял журналистские десанты в Целиноград. А после встреч с читателями Николай Ефимович приглашал нас на ужин, и там говорили «за жизнь». Затем я наезжал в Целиноград из «Правды», и мы с ним ближе сошлись, найдя общие алтайские корни.
– Я недавно в Новосибирск летал, – круто свернул от темы нашей встречи Кручина. – Сразу поехал на могилу сына. Она ухожена – друзья следят. Хороший там народ.
Он посмотрел на меня, в глазах его стояла тоска. Душевная рана сильно болела в Целинограде, кровоточила и теперь.
– А может, ты не давал интервью, просто с кем-то поговорил, а они все придумали, – нехотя вернулся он к теме. Ему не хотелось меня топить, и он бросил первый спасательный круг. – Напишем это в справке для Политбюро, и делу конец.
– Ну как не давал? Давал, – отодвинул я спасательный круг. – Отпираться – грязное дело.
– Конечно, – согласился Кручина. – А вот ты будто бы назвал
