британские советники в форт наведывались. Господа, поднимайте взводы! – закричал капитан, – Где чертовы артиллеристы? Савельев – бегом в капонир!
На несколько дней подряд гарнизон безвылазно засел в казармах: наружу невозможно было и носу показать, даже по нужде. С верховьев Аму-Дарьи добрался до Кушки кара-буран, безжалостная песочная буря, именуемая в народе «афганцем». Учения прекратили, сняли часовых, загнали вьючный скот в укрытия, запаслись водой. Песчаная дрянь набивалась во всевозможные щели, в орудия, в глаза и под воротники выскакивающих на минуту людей. Покидая казарму, покрывали платками лица и обвязывались канатами. Шквальными порывами вихрь испытывал на прочность стены и кровли; заунывным воем ветра – нервы людей, неизвестно зачем поселившихся в Богом забытой местности на окраине Российской Империи. Солдаты и офицеры изнывали от безделья – чистили оружие, чинили шинели и мундиры, выводили вшей, писали письма, вольнодумничали, перемывая кости правительству, с хрустом давили наползающих пауков и бесконечно валялись в кроватях. Старшие и младшие чины часами паслись в офицерской, дуясь в карты и упражняясь в шахматах. Питались сухим пайком. Воду использовали строго по необходимости.
Шевцов, хоть и не был любителем эпистолярного жанра, со скуки отписал всем членам семьи, начиная с папеньки и включая сестер Софию и Анну, которые, будучи замужем, жили в Санкт-Петербурге и в Москве. Истощив воображение, Валерий черкнул пару незатейливых фраз и Дружному.
После некоторого колебания написал и жене, с надеждой на примирение. Издалека недоразумения кажутся тленом и прахом, сущими пустяками; на расстоянии легче наладить мосты и протянуть друг другу руки.
Когда список адресатов иссяк, Шевцов завел дневник и писал в него ежедневно, напрягая глаза в слабом свете вонючей керосинки. Заставшие за этим занятием товарищи подняли его на смех:
– Полагаете, найдется болван, которому вздумается узнать о нашей полной любопытных происшествий жизни в Тмутаракани?
Шевцов отшутился и продолжал свое занятие.
Господин поручик не любил праздности; вернее, он ее не понимал – отчасти по причине энергичной натуры. Вынужденное заключение скоро стало пыткою. Пользуясь случаем, он решил избавиться от ненужных предметов, устаревших и нежеланных обитателей чемоданного чрева. Среди ненужного хлама вдруг явился томик по ранней истории Англии.
Валерий Валерьянович возобновил чтение, начатое когда-то в доме Дружных. При этом он недоумевал: отчего случилось так надолго оставить изучение редкого текста, нешуточно его увлекшего:
«По кончине благоверного короля Эдгара, по праву преемственности был коронован его 12-летний сын Эдуард. Его ближайшим советником стал благочестивый Дунстан, архиепископ Кентерберийский, короновавший юного правителя. Внедрение монашеского общежительного устройства по восточному уставу Бенедикта Нурсийского, начатое при короле Эдгаре, было продолжено.
Нововведение не всем пришлось по вкусу; у короля-отрока возникла оппозиция из числа богатой аристократии,
