Молодцом. Рад за тебя, гвардеец.
– Ты-то что?
– Все там же. Туркестан.
– Скоро обратно в Петербург?
– Пять лет еще не вышло.
– Ну, хоть в чинах преуспеешь в пограничной страже. Через два года после выпуска – и нате-ка: господин поручик! А мне еще три года мотыжить.
– Точно. Преуспею… если жив останусь, – процедил Шевцов, обрывая тему. – Жениться не думаешь?
– В ваш клуб потерянных для мира человеков? – и калачом не заманишь.
– Потерянных для кого – для красоток?
– А хотя бы. Что Валерия Леонидовна поделывают?
– Говорят, у нее нежный роман с господином Емельяновым.
– Вот так фокус. Ну, Бориска, ну голова садовая… Как узнал?
– Слухом земля полнится.
– Не горюй, Валерий, поделом вору и мука. Представь: Борису с нею жизнь колотиться. Пропащая душа…
– Прекрати, Дружной. Без тебя тошно.
– Да ведь сермяжную правду…
– Отставить, бестолочь. Укажи лучше, где горло промочить в Петербурге – желательно с веселыми плутовками. Я нынче при деньгах. Угощаю, Серж.
– Ба, Шевцов, голубчик, ты ли это! Да ты раньше не принимал ничего крепче минеральной шипучей. И за версту обходил самые завлекательные заведения!
– И сейчас обойду, если там жеманные дуры.
– А знаешь ли, поехали к цыганам, кутить – так напропалую! Вот только хоровые девки до себя не допускают, разве шибко глянешься или жениться пожелаешь. Ну не беда: к утру еще что-нибудь затеем, сыщем доступных веселых баловниц.
– Там видно будет. Указывай дорогу, Вергилий.
Офицеры, справившись о столике, прошли в просторную, помпезную ресторанную залу с вычурной позолотой, где, блестя разгоряченными потными лицами, с раннего вечера выступал хор русских цыган. Слышимость в зале была везде отличная. Но публика, оторвавшись от осетрины и котлет де-воляй, собралась поближе к сцене, соревнуясь за места с наилучшей панорамой обозрения.
Хористки, наряженные под бродячих цыганок, – в приталенных блузах c широченными рукавами и в аляповатых юбках, роднивших их с бабой на чайнике, в необъятных пукетовых шалях, в звенящих медных монистах, выдаваемых за золотые, – выводили тягучие романсы и бросали в зал яркие плясовые, приправляя их «жгучими, волшебными» взорами и красноречивым подергиванием плеч, словно вытряхивали попавшую в лиф пчелу. Судя по широте торопливых движений, в просторные балахоны артисток их набился целый рой. Колебание мясистых грудей, вкупе с лихими бесшабашными напевами, магнетически действовали на толпу из потерявших степенность купцов, отбросивших приличия фабрикантов, худосочных студентов, подгулявших офицеров и прочих фигур мужеска полу. Лица у всех, невзирая на происхождение, отличались налетом недвусмысленной похоти и готовности к сомнительным «подвигам». Большинство этой разномастной публики под утро откочевывало продолжать кутеж в менее презентабельные заведения, не минуя и дома свиданий.
Горластые хористы в расшитых золотом жилетах
