ь, – что твое положение улучшилось бы по сравнению с теперешним?
Лицо Урсулы омрачилось.
– Может быть, – произнесла она. – Не знаю.
Гудрун, слегка раздраженная, помолчала. Ей хотелось определенности. Она спросила:
– Тебе не кажется, что каждому человеку необходим опыт брака?
– А ты считаешь, что это будет опыт?
– Непременно будет, – холодно сказала Гудрун. – Может, нежелательный, но непременно своего рода опыт.
– Не обязательно, – ответила Урсула. – Скорее всего, это будет концом всякого опыта.
Гудрун замолчала, осмысливая слова сестры.
– Пожалуй, – сказала она, – это тоже следует учесть.
На этом разговор оборвался.
Гудрун чуть ли не сердито схватила резинку и начала стирать часть рисунка. Урсула продолжала увлеченно вышивать.
– А если бы тебе предложили хорошую партию? – спросила Гудрун.
– Несколько я уже отвергла, – ответила Урсула.
– Правда? – залилась румянцем Гудрун. – Было что-нибудь стоящее? Неужели ты и правда отказалась?
– Ужасно приятный мужчина с тысячей фунтов в год. Мне он ужасно нравился, – ответила Урсула.
– Неужели?! Это, наверно, было жутко соблазнительно, разве нет?
– Абстрактно – да, но только не в конкретном случае. Когда доходит до дела, ничего такого соблазнительного нет. Да если бы было соблазнительно, я бы пулей замуж выскочила. Но у меня один соблазн – никуда не выскакивать.
Лица обеих сестер внезапно загорелись весельем.
– Разве не удивительно, – воскликнула Гудрун, – как силен соблазн – никуда не выскакивать!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Но где-то в глубине души они почувствовали испуг.
Они вновь на долгое время умолкли. Урсула вышивала, а Гудрун продолжала рисовать. Сестер нельзя было назвать юными девушками – Урсуле было двадцать шесть лет, а Гудрун двадцать пять. Но обе имели холодный неприступный вид, характерный для современных девушек, близких по духу скорее Артемиде, нежели Гебе.
Гудрун с ее нежной кожей и нежными руками была очень красива – она казалась воплощением кротости. На ней было платье из темно-синей шелковой материи, отделанное у ворота и на запястьях рюшами из синего с зеленым льняного кружева, на ногах – изумрудно-зеленые чулки. Ее выражение уверенности в сочетании с застенчивостью контрастировало с чувственной открытостью Урсулы. Люди провинциальные, робевшие перед потрясающим хладнокровием Гудрун и ее исключительной прямотой, говорили о ней: «Какая роскошная женщина!».
Она только что вернулась из Лондона, где несколько лет училась в художественной школе и жила замкнутой студийной жизнью.
– Я надеялась, что теперь в моей жизни появится мужчина, – произнесла Гудрун, внезапно прикусив нижнюю губу и состроив странную гримасу, отражающую то ли лукавую улыбку, то ли мучение.
Урсуле стало не по себе.
– Так ты вернулась домой, чтобы найти его здесь? – рассмеялась она.
– Ох моя дорогая, – перебила ее Гудрун. – Я не собираюсь из кожи вон лезть, чтобы отыскать его. Но если вдруг появится в высшей степени привлекательный субъект с приличным доходом, тогда… – она с шутливой многозначительностью оборвала фразу и внимательно посмотрела на Урсулу, проверяя, как та отреагирует на ее слова, а потом спросила: – Ты не начинаешь скучать? У тебя не возникает ощущения, что твои планы не воплощаются в жизнь? Что в жизнь ничего не претворяется? Что все погибает в зародыше.
– Что именно погибает? – поинтересовалась Урсула.
– Да все и вся – мы – все в целом.
Они замолчали, и каждая отстраненно размышляла над своей судьбой.
– Довольно страшная картина вырисовывается, – произнесла Урсула.
И они вновь замолчали.
– А ты думаешь, что если просто выйдешь замуж, то что-нибудь изменится?
– Это вроде бы считается следующим неизбежным шагом, – сказала Гудрун.
Урсула с легкой горечью размышляла над словами сестры. Она вот уже несколько лет выполняла обязанности классной дамы в средней школе в Виллей-Грин.
– Понимаю, – сказала она, – в идеале все так и выглядит. Но только представь себе любого знакомого мужчину, представь, что он каждый вечер приходит домой, говорит «привет» и целует тебя…
В воздухе повисла пауза.
– Да, – изменившимся голосом произнесла Гудрун. –
