получится повидаться. Но нельзя. Сева с Власом ждут в лощине, а в городе остались Митяй с доктором. И день уже скоро начнет клониться к закату, значит, нужно спешить. Он и поспешил, бегом побежал под беспокойный шепот Гремучей лощины. Лощине тоже не нравилось происходящее, не нравились тревожащие ее покой люди и не-люди.
Влас и Сева ждали его на прежнем месте. Сева сидел, понурившись, а Влас стоял, прислонившись спиной к дубу. Наверное, Григорий поспешил или слишком поздно вынырнул из потока, потому что при его появлении Влас вздрогнул и дернулся за автоматом.
– Свои, – сказал Григорий шепотом и принялся обуваться.
– Не замерзли ножки-то, Гриня? – спросил Влас язвительно. – Чай, не май месяц на дворе.
– А ничего! Мы привычные, товарищ командир! – Григорий управился с сапогами, притопнул ногой.
– Ну что там, дядя Гриша? – Сева смотрел на него с нетерпением.
– Давайте выбираться, по дороге расскажу.
Пару минут шли в полном молчании, а потом Сева не выдержал:
– Так что вы узнали? Зачем этот фриц спускался в овраг?
– Зачем? – Григорий бросил быстрый взгляд на Власа. – Так вот за тем, что товарищ командир с собой прихватил.
– За костями? – удивился Влас.
– За костями, за лохмотьями его. – Григорий кивнул. – Голову очень искал.
– С чего бы? – Влас задумчиво перевесил вещмешок с черепушкой на другое плечо.
– А кто ж его знает? Мне бы узнать, кто он вообще такой.
– Оберштурмфюрер СС Курт Вольф, – сказал Влас.
– Откуда ты знаешь?
– Откуда? Да потому что редкостный садист и ублюдок! Задержанных пытает лично. Нравится ему это, понимаешь?
Григорий понимал. Как же не понять, когда сам побывал в лапах у этого немецкого волка! Но за себя не обидно и не больно, а вот за Лиду…
– Разберемся, – буркнул Григорий себе под нос, а Влас посмотрел на него долгим взглядом и сказал очень серьезно:
– Ты уж разберись. Можешь даже по-своему…
Во сне было то жарко, то холодно. Во сне Митяй бродил по темному нежилому дому, переходил из одной гулкой комнаты в другую, искал. Что искал, и сам не знал. Понимал только исключительную важность своей задачи. И если бы не вот это скверное состояние, когда то душно, то озноб, уже, наверное, все бы давно нашел.
Здесь, в заброшенном доме, жили сквозняки и эхо. Эхо разговаривало множеством голосов: мужских, женский, детских. Некоторые из голосов казались Митяю знакомыми, но вспомнить, кому они принадлежат, он не мог. Дом тоже казался ему знакомым. Наверное, во сне всегда так. Как давно он не видел снов? Казалось, что целую вечность. Вся его жизнь делилась на белое и черное. С белым все было понятно, белое он хотя бы помнил, а вот что происходило с ним ночью…
В какофонию голосов вплелся один едва различимый, больше
