принципе, «гениальное» расследование можно было бы на этом закончить и передать дело в суд, но парочка не сдается, требует выдать орудие убийства. Положение спасает мое носовое кровотечение. Пока адвокат находит в кейсе пачку одноразовых платков, мои руки окрашиваются в алый цвет. От вида крови бодибилдер кладет голову на грудь и затихает. Мы предположили, что задумался, оказывается – в обмороке.
Вчетвером здоровяка выносят из допросной и укладывают в коридоре на диване. Воздух сразу очищается, дышать становится легче, кровотечение прекращается, а в допросную приходит следующая партия желающих пообщаться. Тогда меня осеняет: давно я не посещала медицинские учреждения. С присущим мне драматизмом я прижимаю руку к горлу, шепчу, что меня жутко тошнит, и выдаю утренний токсикоз за сотрясение мозга.
Берч мигом подхватывает мою тревожность. Требует отвезти меня на обследование, ведь при падении я могла повредиться. Вот тут я не расслышала, что дальше сказал адвокат: то ли головой, то ли рассудком. От того, кто так отчаянно хочет выслужиться перед начальством и наладить отношения с итальянской полицией, возможны оба варианта.
Уже рассвело, когда полицейская машина останавливается перед пустынным зданием больницы, двери оказываются закрытыми, а окна темными. Карабинеры звонят начальству и выясняют, что больницу еще два месяца назад закрыли на ремонт. После очередного звонка мне поясняют, что до ближайшей клиники час езды, но мы туда не поедем – в участок приехал комиссар и требует вернуть меня на допрос.
Тогда мы с адвокатом сами находим клинику, которая оказывается в пяти минутах езды, и встаем в позу: пока меня не обследуют, никаких допросов. Карабинеры неохотно соглашаются, но ворчат, что комиссар не любит ждать. Чтобы противостояние не затянулось, я начинаю изображать рвотные позывы, от чего они тут же мобилизуются и мчатся в клинику с включенной сиреной.
Мне делают рентген. Трещин и переломов костей черепа не обнаруживают, но головная боль, тошнота и потеря сознания говорят о сотрясении. Молодой врач во всем сомневается и с кем-то консультируется по телефону. Он сомневается, нужно мне делать МРТ или нет. Я со знанием дела говорю, что нужно.
Голову распирает, как перекаченный воздухом мяч. Во рту пожар. С третьей попытки открываю глаза. Осматриваюсь. Я в своем номере. Принюхиваюсь. Чем пахнет? Кофе и сдоба! По ходу у меня белая горячка – мерещится еда. Не помню, когда я последний раз ел.
– Проснулся? – слышу я голос Петровича.
От резкого поворота башку стягивает обручем. Я стону и морщусь.
– Вставай. Гордееву повезли на допрос. Мне нужно, чтобы ты уже на начальном этапе вошел в игру.
Отмахиваюсь от него, как от пчелы, норовящей меня ужалить, и полупьяным голосом выдаю:
– Я в отпуске…
Петрович кидает в меня джинсы, на его руках остаются блестки. Он пытается
