И дуреет день ото дня. Дуреет и тупеет. А все потому, что ты его не уважаешь. Впрочем, это не только твой грех. Вся пресса сейчас…
– Что делать. – Катя защелкнула пудреницу и положила ее на пишущую машинку. – Уж такая я плохая. Но признайся, Костик, что, открывая газету и скользя по заголовкам утомленно-интеллектуальным взглядом, ты среди всей этой лабуды невольно, подсознательно тоже ищешь какой-нибудь «Труп за углом», «Мафия бессмертна» и тому подобное. Хочется ведь пощекотать себе нервы, а? Хочется? Или у тебя нет нервов, Костик?
Горелов только махнул рукой. Подошел к маленькому столику у стены, где стояли общественный электросамовар, чашки, чайник, баночка кофе и чай в картонной коробке. Час послеобеденного чаепития был священен. И тратить его на пустые препирательства Горелов не собирался.
Кабинет, где происходила вся эта беседа, располагался на четвертом этаже желтого массивного здания с мраморным подъездом, украшенным внушительной вывеской: «Главное управление внутренних дел». На двери кабинета красовалась приколотая кнопками бумажка с надписью крупными печатными буквами: «Пресс-центр. Издательский отдел. Телегруппа».
– Тебе кофе или чай? – спросил Горелов, включая самовар в розетку.
– Я еще не решила. Пусть закипит. – Катя встала из-за стола и прошлась по узкому пространству между окном и двумя компьютерными стойками, придвинутыми к стенам.
– А печенье? – спросил Горелов и взглянул на часы. – Печенье хочешь? Буфет еще открыт. Могу сбегать.
– Спасибо, Костик, я худею.
– Опять? Ты же уже худела месяц назад. Снова пост?
Катя открыла шкаф и критически оглядела себя в зеркало. Килограммы, килограммы… Худей не худей, а худосочной ее бы все равно никто не назвал. Хорошо еще рост спасает – 175 см.
Катя гордилась своим ростом. Ей нравилось быть высокой. Она не терпела маленьких женщин, и среди ее подруг и приятельниц почти не было коротышек. А вот среди приятелей коротышки были. Катя знала, что она нравится маленьким мужчинам. Что ж, и Наполеон был не саженного роста.
– Какой у тебя пост на этот раз? – поинтересовался Горелов, заваривая кофе.
– Великий, – ответила Катя. – Великий пост. Но он скоро кончается, в этом году ранняя Пасха. – Она взяла из рук Горелова чашку и села за свой стол. – Сводки сегодняшние видел?
– Угу. – Горелов хрустел печеньем. – В дежурной части можешь взять.
– Есть что-нибудь?
– Есть, есть. А когда у нас не было? Пережаренных сенсаций хоть отбавляй. И все в таком ключе: «Утоплен в унитазе», «Расстрелян в упор». Газеты, чтоб их!
– Как говорил Саша Черный: «Получая аккуратно каждый день листы газет, я с улыбкой благодатной, бандероли не вскрывая, аккуратно, не читая, их бросаю за буфет», – пропела Катя. А затем спросила: – Убийства есть?
– Пять или шесть. Четыре бытовухи, один какой-то несчастный случай и… не знаю уж, что там тебя заинтересует. – Он протянул ей коробку с печеньем. – На. Бисквиты. Ни грамма
