же насчитывалось сто двадцать, а до нашего с вами времени уцелело не больше десятка.
Хотя Советский Союз, вот как уже тридцать лет назад развалился, готов поклясться, что вы не найдёте в Мордехаево ни одной современной вещи.
Деревенские жители, те что не разбежались в поиске лучшей жизни и пива по акции, живут обычной жизнью. Сажают картошку, ловят рыбу в запруженном при Хрущеве ручье, солят грибы и слушают пластинки на старых полу самодельных патефонах.
А уж если вам совсем надоест топить в керосине колорадского жука или бить мух, можете пойти к деду Ване и насладиться незабываемыми историями…
История Первая. Как прадед деда Вани яблоню сажал.
Дедушка Иван сидел на крыльце и покуривая трубочку, задумчиво смотрел на лесного голубя, бессовестно поедавшего иргу. Заметив меня, он улыбнулся и вынул трубку изо рта.
– О, здорова. Послушать меня пришёл? Ну садись, расскажу кое-что…
Было это давным-давно. Тогда ещё деду моего отца четырнадцати не было. И как то моя прапрабабушка, Ефросинья Олеговна, послала моего прадеда, Генку, копать яму под яблоню.
– Ты смотри, -сказала Ефросинья сыну, – не ленись. Поглубже копай.
Ну мать сказала поглубже, стало быть так и надо. Гена взял лопату и пошёл за дом.
Сначала прадед выкопал яму по колено. Но яма показалась ему слишком маленькой, и он принялся копать дальше. И только когда яма стала настолько глубокой, что в ней мог бы спокойно поместиться одноэтажный дом, Гена решил что всё хватит. И когда он уже собирался было относить лопату, к нему подошёл его деда Паша. Мой трижды прадед почесал подбородок, похлопал Генку по плечу и спросил.
– Ты чаво это вырыл?
– Да это, дед, мне мать сказала ямку копнуть.
Деда Паша покивал головой.
– Энто значит, накидаю травки гнилой и навозу, а сверху накрою ветками. Хорошие черви будут, потом с тобой пескарей на уду в ручейке потягаем.
Павел Афанасьевич не любил говорить, а потом не делать, и вот уже через четверть часа яма была идеально заложена ветками и дёрном.
Вечером когда вся семья обедала, глава семейства, мой прапрадед, Семён Павлович, строго осмотрел всех и басом поинтересовался.
– Посадили яблоньку?
– Ой, – всплеснула руками Ефросинья Олеговна, – забыла я, забыла.
Семён вздохнул и вышел из-за стола.
– Ты куда, сынку? – спросил деда Паша, пережёвывая варёный лук. – Чай, стемнело, ужо посадки делать.
– Да я до ветру, бать.
Через несколько минут раздался крик. Вся семья, а семья была большая, кроме прадеда ещё было две маленькие сестры и три старших брата, высыпали на улицу, чтобы узнать, что же случилось?
А случилось вот что. Семён Павлович в темноте не разобрал дороги и наступив на дёрн, лежавший поверх веток, с треском провалился в яму. Когда самый старший брат Филипп подбежал к яме со свечкой, все увидели как там на дне копошатся муравьи и лежит отец. Когда Семёна достали, на дне ямы обнаружилась раздавленная крыса, размером с батон хлеба. Видно, когда отец упал, он её придавил.
Все стояли и еле сдерживали смех. И только деда Паша громко ругался.
– Хотел что бы червяк завелся. И чаво? Завелись мураши, крысы, сынку дюже дурны завелся. А черви где? Нет червей, собак плешивых!
История вторая. Как дед Паша золото добывал.
Говаривали мне будто было это в шестидесятом году девятнадцатого века. С того случая с яблоней прошло два года, и много чего изменилось.
Как то осенью приходит сосед и говорит отцу Семёну.
– Слышь, Сёма, чаво приснилось мне?
– Чаво?
– Будто иду я вдоль ручья нашего и у поваленной сосны, вижу в воде сверкает что-то. Нагибаюсь, мать честная! Самородок золотой с кулак. Тут я, понимаешь, и проснулся.
Семён Павлович улыбнулся и не придал значения соседскому рассказу, но на беду рядом стоял деда Паша.
Павел Афанасьевич прищурился, почесал затылок и задумчиво произнёс.
– Энто ежели такой продать можно и в Самкт-Петембург съездить.
– Бать, – окликнул его Семён, – айда картошку тяпать!
– Нет, сынку, мне теперь некогда. Сейчас сито с лопаткой в сарае возьму и побегу золото мыть.
Следующие пять дней дед Паша приходил домой только чтобы поесть и поспать. Всё остальное время он проводил на ручье.
Случилось так, что проезжал по нашей
