голову.
Евсей выпрямился и, почёсывая затылок, остановил пристальный взгляд на служивом:
– А чо, ежели и взаправду, как ты говоришь?.. Что ж, выходить живого человека похороним?
Он медленно опустился на огромный камень. По лицу его было заметно, что каких-то два противоположных решения борются в нём. Наконец Евсей поднялся и, тяжело вздохнув, произнёс:
– Да вот чо только с им, чужаком, делать? Ясно – не нашей он веры. Как чужанина к себе в дом ташшить? Что наши добрые4 скажуть? Неможна нам вместе с мирскими.
– Господь велел всех людей любить. Не по-христиански это, если мы его здесь помирать оставим, – возразила Марьяна.
– Хм!.. Да-а!.. А ведь и взаправду: грех его здесь бросить – зверью на растерзание… А-ну, да ладно! – махнул рукой Евсей. – Пособи-ка, дочка, взвалить его на закорки, придётся на себе ташшить. Ежели на лошадь закинуть – то кабы не помер. Через речку перенесу, а там сгоношим чего-нибудь на потасках5 да потихоньку и свезём к себе.
Ухватив под плечи незнакомца, он немного приподнял его:
– Придержи-ка так, Марьянка, – кивнул он дочке и, присев, взвалил на себя тяжёлую ношу. Коренастая фигура Евсея распрямилась, и он, твёрдо ступая, поволок незнакомца на другую сторону речки.
Рыжок, обогнав хозяина и поднимая кучу брызг, кинулся к оставленной на том берегу лошади Марьяны…
Соорудив на полозьях волокуши настил из веток, Евсей осторожно уложил чужака сверху и, сняв с себя шабур6, накрыл им незнакомца, лицо которого постоянно атаковали проснувшиеся от солнечного тепла назойливые мухи.
– Ай! – крикнул он, подстегнув лошадь, и, стараясь выбирать ровнее дорогу, объезжая рытвинки и камни, осторожно направился к дому.
Затерянные в глухой алтайской тайге небольшие поселения из пяти, четырёх, а то и двух изб были основаны такими же, как Евсей, староверами, бежавшими в эти далёкие и неизведанные края. Скрываясь от государевых повинностей, крепостной неволи и жестокого преследования православной церкви, они бросили нажитое добро и отправились в так называемое Беловодье, где, по распространившимся меж них слухам, была плодородная земля без чиновников и попов.
В одно из таких поселений – староверческий скит, состоявший из пяти изб, – и привёз Евсей найденного у горной речки человека. Остановившись у крайней избы, он соскочил с коня и первым делом попросил дочь проверить, жив ли ещё бедолага.
– Живой он ещё, тятенька, – заключила Марьяна, внимательно вглядываясь в незнакомца.
– Ну, тогда иди в избу и определи, куды положить его, а я покуда, к Антипу Суртаеву сбегаю. Вдвоём-то оно ловчее будет перенести его.
Антип не стал допытываться – кто, откуда и чего, а только кивнул на просьбу Евсея, вкратце объяснившего историю с незнакомцем.
Взглянув на безжизненное лицо чужака, Антип удивлёнными глазами уставился на Евсея:
– А для чево ты его в избу собрался ташшить?
Добрые – так староверы называли членов своей общины.
Потаски – волокуши для перевоза груза по земле.
Шабур – верхняя тёплая одежда.
