распахивала миру свои восточные врата, куда на завтрашнем брезгу обязана была зазвенеть дорожная тройка Осоргина.
Князь высморкался в платок − подъезжали. Через десяток домов должно было проклюнуться Смоленское кладбище. Он улыбнулся. Улыбка получилась нервной, насилу выжатой. Память перелистывала страницы последнего письма Andre содержания отчаянного и злого.
Нужда гнула друга в три погибели. Ему еще не поспел срок озаботиться избавлением родового наследства от крыс и тлена. Неувядшая матушка Анастасия Федоровна покуда пребывала в уме и здравии. Она принадлежала к той породе русских женщин, кои во вдовстве уж не живут, а так… доживают, и это свое доживание ощущают, точно вину перед покойным мужем.
Беда, как понимал Алексей из писем друга, гнездилась в ином. Не ведала Анастасия Федоровна о нуждах единственного сына, понеже целиком уповала на заботу Российско-Американской Компании о своих птенцах. Но с течением лет цедились серебренички все скупее да неохотнее, ибо у Компании расходы поднимались, как у кухарки квашня в кадушке. «Эх, воинская лямка! − Осоргин дернул желваками.− Кто с тобой беды не бедовал!»
Оттого Andre, злясь на известные степенства, привыкал считать гривенники, не пренебрегая и счетом полушек. Весточки маменьке он слал редко. Анастасия Федоровна крепко серчала на его нерадивость, он − на ее обиды. Гордыня гордыней, а пришлось Андрею Сергеевичу отписать-таки прошение маменьке, да заодно и князю Осоргину. Пятый месяц компанейские офицеры перебивались без денег, закладывая последние фамильные вещи.
«Приезд мой,− рассуждал Алексей, ставя сапог на снег,−будет для него манной небесной. Погоди, дружище, не за горами избавление. Дольше мучился».
Глава 11
От Преображенской он вышел со сложной гаммой чувств. Сердце щемило, перед глазами стояла ее одинокая сухонькая фигура, показавшаяся князю среди молчаливых, унылых комнат с задрапированной мебелью потерянной и призрачной.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице, стараясь держаться ближе к перилам, Алексей отчего-то подумал: уж не в последний ли раз лицезрел он эту милую, добрую женщину?
Да, время неумолимо: Анастасия Федоровна была стара, как и ее изящный решетчатый медальон, коий она уж без нужды, а так, по привычке, как и другие дамы минувшего века, продолжала носить под платьем. Медальон был ловушкой для блох, золотенький стерженек которого в былое время регулярно смазывался пахучим молодым медком.
На последнем марше Осоргин ощутил сильное сердцебиение, словно при дурном сне. Вспомнились родители. «Господи, они же всего-ничего двумя летами моложе Преображенской».
Алексей вздохнул: сколько раз за последнее время он представлял возможность кончины своих домашних. Шут знает, но она всегда казалась не скорой, с предалеким горизонтом, а тут после визита засосало сердце…
У самых дверей подъезда, где откровенным образом зевал потерявший дозор молодой
