о всех щелей. Я пытаюсь осмотреться, но взгляд постоянно цепляется за узоры на стенах, где, будто вплавленные в дерево, застыли лица с пустыми глазницами и разинутыми в крике дырами ртов. Я трясу головой, отгоняя видение – это просто рисунок дерева, мрак и усталость играют со мной. Мозг активно сопротивляется темноте, рисуя пугающие образы там, где их нет и быть не может.
Одинокая лампочка под потолком противно звенит, и слабый свет заходится в конвульсивном мигании. Агония продолжается недолго: вскоре свет гаснет, и в тот же миг со всех сторон на меня наваливается ледяная темнота. В воздухе стоят запахи трав и близкого дождя, необработанного дерева и влажной шерсти. Я замираю в оцепенении.
Ветер ударяет в окно – стёкла жалобно дребезжат в слабом сопротивлении. Хижина тяжело и протяжно вздыхает. Сердце заходится в исступлении: кажется, что стены старой хибары ожили и обступают меня, надвигаются – вот-вот сомкнутся, раздавят, как мошку. Я заставляю себя пошевелиться: под ногой по-мышиному взвизгивают половицы.
Постучав фонариком о ладонь, снова пробую его включить – бесполезно. Батарейки сели или отсырели окончательно. Я зажмуриваюсь и считаю до двадцати, чтобы быстрее привыкнуть к темноте. Открыв глаза, с удивлением отмечаю, что это сработало: из густой, почти осязаемой тьмы выплывает проём окна. В единственной комнате слабо обозначаются искажённые очертания предметов.
Выставив руки вперёд, я пробираюсь к двери маленькими шажками. Нога, подвёрнутая при вчерашнем переходе, болит сильнее прежнего. Поэтому я и плёлся сегодня в хвосте группы, поэтому так безнадёжно отстал.
В углу на куске линолеума стоит старый аккумулятор: какие-то умельцы приволокли его сюда и провели лампочку, подвесив под низким потолком на изогнутый гвоздь. Аккумулятор явно разрядился. Удивительно, что лампочка вообще зажглась, когда я вошёл.
– Могли бы и генератор привезти, – ворчу я. От звука собственного, охрипшего от долгого молчания голоса, становится не по себе.
По крыше бьют первые тяжёлые капли. Ветер в очередной раз набрасывается на хижину, обрушивая невидимые кулаки на дверь и стены. Из щелей тянет холодом. Вот бы развести огонь!
Небольшая печь стоит не в центре помещения – левее и ближе к противоположной от двери стене, но не вплотную, чтобы вокруг оставалось достаточно места для пришедших на ночлег путников.
При свете лампочки я не заметил нигде ни дров, ни газет – ничего, чем можно было бы растопить печь.
– Сжечь бы тебя целиком, проклятая хибара! Отодрать пару трухлявых половиц, разломать на щепки и поджечь!
Я представляю, как огонь потрескивает в печи, окрашивает комнату нежным оранжевым светом, как теплеют кирпичи и согреваются мои ладони, прижатые к шершавой, крошащейся поверхности.
Дождь уже вовсю лупит по крыше, будто кто-то сыпет горох из бездонного мешка на жестяную поверхность. Смысла идти на улицу и искать дрова нет: в такую темень под ливнем в лучшем случае вымокнешь до костей, а в худшем – не найдёшь дороги обратно. Или наткнёшься на хищника – медведей и росомах здесь не меньше, чем комаров. Или переломаешь ноги, угодив в застывший лет двести назад лавовый поток.
Вулкан ещё в обед заволокло туманом; залило молоком, как говорят местные. Тогда-то я и отстал от группы окончательно. Повезло, что вовремя додумался вернуться и к ночи добрался сюда. Повезло – вот о чём надо думать. До смерти не замёрзну, разве что простужусь, а завтра кто-нибудь обязательно придёт на помощь. По крайней мере такой план мы обсуждали с проводниками перед началом тура.
– Давай спать, – шепчу сам себе и не слышу слов из-за громыхания дождя и воя ветра снаружи.
Я раскатываю каремат, бросаю на него спальник. Разуваюсь и вытаскиваю из ботинок сырые стельки. Куртку и штаны поспешно раскладываю на полу без особой надежды на то, что за ночь ткань просохнет. Стуча зубами, залезаю в спальный мешок. Засыпаю я быстрее, чем успеваю согреться, и даже дёргающая боль в голеностопе затихает.
Из липкого, беспокойного сна меня вырывает звук: протяжный скрип, словно кто-то водит пальцами по влажному стеклу. Я рывком поднимаюсь и смотрю в окно – никого. Не проходит и минуты, как дверь открывается с протяжным скрипом. В дом врывается ледяной ветер, лицо обдаёт влагой. На пороге в стене дождя застыл силуэт.
– Закрывай дверь! – ору я.
Человек шагает внутрь, тянет дверь на себя, вырывая её из цепких пальцев ветра.
– Марк, это ты? – Справившись с дверью, фигура замирает у входа.
– Соня? – я узнаю голос девушки из нашей группы.
– Да. Я… Отстала, потерялась в тумане и решила вернуться. Еле нашла это место, думала – всё! – Соня, всхлипывая и пошатываясь, подходит ближе.
Я сажусь, высвободив торс из спальника: влажное тепло с едва нагретого тела тут же срывает
