малых. А дети виноваты уже одним тем, что на свет этот, иронично называемый шутниками белым, появились. Какой он, к черту, белый – черный, с кровавыми потеками в лучшем случае. Все думают, что причина их бед и несчастий верхний, восседающий над ними и погоняющий их урод. А причина не верхний, нет здесь верхних. Круг это, прочный и непонятно где замкнутый круг. Ни верхних, ни нижних, только предстоящие и последующие. Равенство в принципе, но без всяких следов братства. Для него предстоящий тесть. «А для тестя? – внутренне дрожа от близости к истине, подумал Петр Олегович. – А для тестя… для тестя САМ. А кто же тогда для САМОГО?» Вопрос был опасным, и казалось, не имел ответа. Несколько минут Петр Олегович медитировал, глядя в одну точку на лбу умирающего под его взглядом банкира, но так и не пришел ни к каким выводам. От безысходности он почти согласился с распространенным мнением, что всякая власть от бога. Просто бог так решил, что наверху должен сидеть (о, господи, куда может завести нормального человека шаловливый мозг) урод. Нужно так, чтобы быстрее все крутилось. По-другому не получается. «Неужели так? – спросил сам себя Петр Олегович и сразу ответил: – Да, наверное, так». Чудовищные, богохульные мысли прервал банкир Андрюша. Он обхватил руками голову и, истерично рыдая, прокричал:
– Простите меня Петр, Петр О-ле-е-е-го-о-вич, я с вас, с вас лишние двадцать, двадцать пять ты-тысяч списал. Комиссия за прогон на, на пре-де-ле. Вот я, я и спи-сал. А вам не, не ска-зал. Простите… И на ми-ми ми-тинге я был. Со-со соврал я вам. Простите. Я я больше не буду-у-у-у-у…
Банкир выглядел ужасно. Лицо его покраснело. Из носа текли сопли. Даже жалко его стало. Петр Олегович попытался заглянуть успокаивающе ему в глаза, ободрить парнишку немного. Не получилось, он продолжал захлебываться от рыданий. В потемневших, антрацитовых на сером, зрачках Андрея Петр Олегович увидел себя. Отражение ему не понравилось. Из глаз банкира на него смотрел брезгливый, неумолимый и беспощадный верхний. Верхний был прав во всем уже потому, что он был выше, верхний смотрел на нижнего с презрением, видел его насквозь, все кишочки и грешочки его, всю ничтожность, жадность и неумение оценить перспективу. Верхний был зол и страшен. «Но я же не такой, – удивился Петр Олегович. – Почему он так меня воcпринимает? Я утешить его хотел…» И в этот момент он понял окончательную, финальную правду – круг замкнутый внутри человека находится. И верхний там есть, и нижний. Внутри. Середины только нет. Нормального человека нет. Только верхний, который все время бичом сечет нижнего и заставляет сечь окружающих от ужаса и беспросветности. А еще он понял, кто для САМОГО президента всея Руси является верхним. Все они, кто внизу, все вплоть до последнего алкаша-работяги, для него верхние. Хреновый ему народ попался, вороватый, терпеливый, буйный редко. Настойчиво требующий сильной руки, зубы скалящий от ласки. Народ-мазохист, который порет сам себя. Воет от боли и порет. Сидит САМ в кремлевской башне, слышит стон над огромной страной и понимает, что сделать ничегошеньки
