пытки, публичные казни, а в замке у местного престарелого вельможи вместо нормальных слуг вообще не пойми кто. Я участь жены декабриста не выбирала, я домой хочу! К маме с папой, к брату-бездельнику, заигравшемуся в гардемарина, в университет, в фирму, в которой я подрабатываю секретарем. Там свое, родное-э-э…
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть тебя домой. – Горячая ладонь легла на затылок.
Я дернулась, но не отстранилась, наоборот, замерла, боясь лишиться хоть какой-то поддержки.
– А не рассказываю все потому, что жду, пока меня расколдуют. Прости.
– На заколдованного принца ты не тянешь. Не принцесска ли ты? – Я с трудом удерживалась, чтобы не разреветься в голос.
– Я и герцогом-то случайно стал. – Он убрал руку, но остался рядом. – А не рассказываю всего потому, что у самого от воспоминаний – караул! Первое время в вашем мире вообще о себе ничего не помнил. Очнулся в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году в аргентинской деревеньке на границе с Бразилией, искалеченный, обессиленный. Пять лет прислуживал в доме у местного доктора, пытался разобраться в себе, понять – отчего так тошно.
Он сделал паузу, грустно посмотрел в серое небо. Зря стараешься, жалость – ресурс ценный, расходовать его нужно с умом. Следует выяснить, что за фрукт о тяжелой жизни лапшу на уши вешает.
– А как вспоминать начал – думал, с ума схожу, – продолжал он бить на жалость. – До сих пор ужасаюсь, сколько всего со мной было, и было ли? Карло увидел – Белую крепость вспомнил, в которой на цепи сидел. Тебя…
– А меня с чего? – удивилась я, аж слезы высохли.
– Ты похожа на королевскую прорицательницу, которая первой предсказала нам победу.
– Кому – нам?
Истерика утихла. Я шмыгнула носом и тряхнула головой. Так, Лина, бери себя в руки. Ты не дома. Нянькаться с тобой никто не обязан!
– Таресу, Радессе и мне. Я завтра продолжу рассказ. – Он улыбнулся.
– Ты сильно ее любил? – услышав имя, я оживилась. – У тебя голос изменился, когда ты произнес «Раде-эсса», – с придыханием передразнила я.
– Сейчас придет служанка.
Вопрос пропал впустую. Ничего, спрошу еще раз, и еще. Не отмолчится.
– Она покажет, где помыться, принесет смену одежды, – продолжал чернокнижник. – Это твоя комната. Я переночую на диване в соседней.
А я на этом слонодроме? На взлетной площадке для боинга? Может, два кресла составить вместе и там выспаться?
Гвардейца забавлял ужас в моих глазах:
– Карло все считают скрягой. Уверен, он до сих пор следит за экономией бюджета и попрекает транжир.
– Гвардеец, – хоть зарежьте, не могу припомнить его местное имя. – Что ты такого ужасного совершил, если с тобой так кошмарно поступили?
– Пошел не под тем флагом. – Он качнулся с пятки на носок
