вдруг почувствовала, что ей стало тяжело дышать…
Она отошла от окна. Сестры с удивлением взглянули на нее – именно теперь и надо было смотреть! Лошади остановились у крыльца, и тот, кто сидел в коляске, непременно должен был, выйдя, показаться под самым окном.
– Почему не докладываешь? – загудел на лестнице раздраженный голос Матрены Ивановны. – Гость приехал, а ты зеваешь?
И, словно в ответ ей, со двора, ясно слышимый сквозь двойные рамы, донесся веселый оклик:
– Дома ли хозяева?
Любинька и Сашенька ахнули. Любинька удивленно повернулась к Вере Алексеевне:
– Вера, Вера, куда же ты?
«Я не могу…»
– К себе, – коротко ответила Вера Алексеевна, прижимая руку к груди.
– Да постой же…
Любинька не договорила – за Верой Алексеевной затворилась дверь.
К себе она, впрочем, не ушла – осталась стоять в коридорчике, закрыв глаза и едва дыша. А дом уже наполнялся голосами, удивленными возгласами, смехом, и на лестнице звучали шаги. Сразу несколько человек вошли в гостиную – сестрицы зашуршали платьями, здороваясь – что-то пискнула младшая, Катенька, которую недосуг было выдворять. Матрена Ивановна, не скрывая удивления и тревоги, сказала:
– Вот уж нечаянная радость, Артамон Захарович… право, не ждали. Здоров ли батюшка?
– Батюшка… – начал он – слишком гулко для маленькой комнаты – и тут же замолчал: Вера Алексеевна открыла дверь.
Артамон повернулся к ней и, все так же наполняя своим голосом весь дом, произнес:
– Вера Алексеевна, мы должны венчаться немедленно.
Не сомневаясь, не задумавшись даже, что, быть может, это шутка, она ответила «да». Тут же Артамон взглянул на нее так, что стало ясно: нет, не шутка. Не было ни любопытных сестриц, ни остолбеневшей Матрены Ивановны, ни Алексея Алексеевича, наспех застегивавшего на себе сюртук, ни тесной гостиной с пожелтевшими обоями… ничего не было.
Только когда начали бить часы, Вера Алексеевна усилием воли заставила себя прислушаться к тому, что говорила мать – говорила уже давно, вконец отчаявшись, что ее выслушают:
– …и приданое не готово, да и венчаться-то в чем…
– Как, разве в этом нельзя? – с искренним удивлением спросил Артамон, окидывая взглядом домашнее платье Веры Алексеевны.
Любинька и Сашенька наконец не сдержались и прыснули. Матрена Ивановна бросила на барышень испепеляющий взгляд. Послышался голос Алексея Алексеевича:
– Так, я говорю, Артамон Захарович, что за спешка? Неужто пожар?
Судя по всему, он тоже задавал этот вопрос не в первый раз и тщетно пытался добиться ответа.
Артамон несколько раз вздохнул, словно приходя в себя, и наконец отвел взгляд от Веры Алексеевны.
– Отпуск дали на две недели, и только, – произнес он. – А в другой раз не знаю когда дадут… может, еще год ждать. Ради Бога, простите за поспешность – мы собой не располагаем так, как нам хотелось бы…
