больше характерного для него: «Ха-ха! Поверила-поверила! Рыбка съела червячка! Рыбка съела червячка!»
Но прошло больше пяти долгих секунд, а он всё продолжал на меня также таращиться, глазами в которых обычно горел весёлый задор, а теперь нет. Это было странно и… жутко.
– Ты часом не перегрелся? – всё ещё ожидая подвоха, приложила к его лбу ладонь.
– Я тебе реально говорю. Сама подумай логически, – он смахнул мою ладонь. Непривычная серьёзность друга начинала меня тревожить. Или он так умело врёт и думает, что я поведусь или реально верит в то, что говорит, – Все пропавшие дети из нашей школы, – светловолосый мальчик загнул указательный палец правой руки.
– Но ведь не все, – возразила я.
– И он был единственный кто виделся с пропавшими в последний раз, – игнорируя мои слова, Лука загнул следующий палец.
– Но это не так.
– И он всё время то толстеет, то худеет, – произнёс он так, словно бросал решающий козырь.
– Ну это вообще не аргумент. Может он болеет чем-то.
– Серьёзно? И как называется болезнь? Вспомни, какой он жирный был в конце мая, а в начале сентября стал худым как щепка, а сейчас вновь стал набирать вес не по дням, а по часам.
– Не знаю, я как-то на это внимания не обращала. Да и какое может иметь отношение набор веса к похищению детей?
– Потому что он толстел каждый раз после очередного пропавшего! – прикрикнул Лука и сразу испуганно стал оборачиваться по сторонам, но в школьном дворе мы были одни. Первая смена уже закончила уроки и разбрелась по домам, а у второй смены только начались.
Я старалась припомнить, так ли это было на самом деле, о чём говорит друг. И не смогла.
– Вспомни того восьмиклассника, – его взгляд загорелся нездоровым огнём.
– Но ведь полиция проверила всех работников школы и его тоже.
Лука задумался на некоторое время, но серьёзным быть не перестал.
– Тем более он один из самых добрых учителей, – добавила я в защиту историка.
– Это не делает его хорошим, – обиженно отозвался Лука, похоже его огорчало моё неверие. Но поверить в такое было практически невозможным.
Звали историка Сергей Геннадьевич Горцев. Но ученики звали его просто – Горец. В нашу школу он устроился в прошлом году. И действительно за год успел поправиться и похудеть уже раз пять. А дети стали пропадать после нового года. От шести до шестнадцати лет и были они не только из нашей школы, хотя большинство всё же да. Наверное, потому что наша школа №2 находилась в самом центре города и вмещала в себя большое количество учащихся, почти три тысячи детей, начиная от первого класса и заканчивая одиннадцатым. За последние восемь месяцев пропали шестнадцать детей, пятеро из нашей школы, двое из школы №5 (она находится в соседнем квартале), ещё шестеро совершенно из разных школ, один уже учился в техникуме, а двое ходили в детские сады.
Весь город гудит о страшном маньяке, но пока тела не найдены, говорить о том, что их убили, нельзя.
– Может их инопланетяне похищают, – ляпнула я первое что пришло в голову, дабы развеять гнетущую обстановку.
Мы сидели на детских качелях. Наши двенадцатилетние задницы еле умещались в сидениях. Лука просто сидел, а я медленно покачивалась взад-вперёд, – И прикинь, когда-нибудь они вернуться лет через десять. Ничего не будут помнить. Останутся такими же детьми, какими были, а мы уже станем взрослые.
Но Лука даже не улыбнулся.
– Вряд ли Горец убивает детей…
– Я не говорил «убивает», я сказал, что он жрёт детей, это значит, что он их есть. Понимаешь? – раздражённо бросил друг.
– А какая разница! И с чего ты вообще это взял?! – не выдержав воскликнула я, резко затормозив ногами.
– А ты понаблюдай за ним и заметишь, – сказал он, как само собой разумеющееся, совершенно несвойственным ему деловитым тоном взрослого, и поднялся с качели, – Пора по домам.
Да, теперь долго задерживаться после школы было строго запрещено.
2
В тот день мы ещё погуляли немного, но к той жуткой теме не возвращались. Родаки и так достали. Из-за того, что твориться в городе нас никуда не выпускают, даже во двор погулять! Большинство детей, особенно малолеток, родители встречают после школы и уводят домой за ручку. Мои, слава Богу, работают допоздна и ограничиваются навязчивыми телефонными звонками. Порой звонят по семь-восемь раз на дню. Короче вы уже догадались, что последние восемь месяцев нам (детям) приходится жить под пристальным контролем своих предков. И это будет продолжаться до тех пор, пока не прекратятся исчезновения или пока не
