анцах, молча огляделся вокруг себя. Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам её тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе – её арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, – это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили её в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.
Топлес
Сижу как-то в Анталии на пляже, а напротив меня – женщина, бюстгальтер сняла и так вот без него и сидит.
Я два дня терпел, а на третий говорю:
– Чего это вы так вот с голыми этими сидите?
Она говорит:
– Вам с голой грудью можно, а мне нельзя?
Я говорю:
– Но мы, мужики, на пляже все с голой грудью.
– Вот и я тоже, а вы что хотели?
– Я, – говорю, – хочу, чтобы вы их прикрыли.
Она говорит:
– А что, они у меня такие плохие?
– Нет, – говорю, – просто они меня от моря отвлекают.
Она говорит:
– Вы, мужчина, странный какой-то, это же топлес.
– Какой, – говорю, – ещё топлес? Сняла бюстгальтер, а виноват какой-то топлес.
Она говорит:
– Мужчина, вы что, только что с ветки слезли? Вон ещё женщины топлес сидят, и никто не возмущается.
Я говорю:
– Тогда и всё остальное снимите.
Она говорит:
– Ага. Размечтался.
В общем, умыла меня.
«Ладно», – думаю. На другой день прихожу на пляж, а она уже там лежит вместе со своим топлесом. Я рубашку снял, брюки снял, плавки снял, остался в одной белой кепке.
Она говорит:
– Мужчина, вы чего?
Я говорю:
– У меня сегодня топлес.
Она говорит:
– Какой топлес? Это не топлес, это – голая задница.
Я говорю:
– Вам можно, а мне нельзя?
Она говорит:
– Я не голая, я в трусах.
Я говорю:
– Я тоже в кепке. Хотите, ещё шлёпанцы надену?
– При чём здесь шлёпанцы, если у вас всё остальное голое?
– А что, – говорю, – я плохо выгляжу?
Она говорит:
– Вы меня от моря отвлекаете.
Я говорю:
– А вы не смотрите!
Она говорит:
– Как же не смотреть, если это возмутительно. Почему вы в одной кепке?
Я говорю:
– А почему вы раздетая?
Она говорит:
– Для красоты. Вот я зимой разденусь перед мужчиной, и все увидят, какая у меня загорелая грудь.
– Ага, – говорю, – А я, значит, должен всю зиму в темноте раздеваться?
– Да вам-то всё равно.
– Мне-то – да, а женщины обижаются.
– На что обижаются?
– На то, что не весь загорелый. Я в прошлом году перед одной разделся, она посмотрела и говорит: «Смотреть противно».
– Может, она о чём-то другом?
– Не было там ничего другого.
– А чего же она так?
– А потому, что незагорелый. Вот вам сейчас на меня смотреть противно?
– Противно.
– А чего же смотрите?
– А интересно.
– Ну вот, а когда загорю, вообще глаз не оторвёшь. Как от вашей груди.
– А вас никто и не отрывает.
В общем, мы с ней уже пять лет вместе загораем. Она – с голой грудью, а я – в кепке. Но в одной постели.
Валька Лифшиц
Лифшиц был большой, красивый и играл на гитаре. Он перевёлся в наш авиационный институт из энергетического. Там у него учёба не пошла. А поскольку папа у него был генеральным конструктором, то его и перевели в наш институт. Парень он был деятельный, сразу стал выступать со сцены ДК МАИ. В 60-х годах много было в институтах разных сатирических коллективов.
Он
