ор, и определенно принял его очень близко к сердцу. – «Мистер Кеер, вы, по всем известным мне критериям, самый злой человек, который когда-либо предстал передо мной в этом зале суда -” сказала судья Сана Вильде
«Большое вам спасибо, судья Вильде, – перебил ее Кеер. Я польщен вашими добрыми и, я совершенно уверен, глубокомысленными словами. Кто бы не был рад стать лучшим? Продолжайте же. Это музыка для моих ушей.”
Судья Вильде спокойно кивнула и продолжила, словно Кеер не произнес ни слова:
– В качестве компенсации за эти чудовищные убийства и неоднократные пытки вы приговариваетесь к смертной казни. До тех пор, пока этот приговор не будет приведен в исполнение, вы проведете остаток своей жизни в тюрьме строгого режима. Оказавшись там, вы будете отрезаны от человеческого контакта, как это известно большинству из нас. Ты никогда больше не увидишь солнца. Уберите его с моих глаз!”
“Очень драматично, – крикнул Карл Кеер судье Вильде, когда его выпроводили из зала суда, – но так дело не пойдет. Вы только что вынесли себе смертный приговор. “Я снова увижу солнце и увижу вас, судья Вильде. Вы можете на это поспорить. Я еще увижу Нила Проссе. Конечно, я увижу Нила Проссе. И его очаровательную семью . У вас есть мое слово, мое торжественное обещание перед всеми этими свидетелями, этой жалкой аудиторией искателей острых ощущений и пресс-гиен, и всеми остальными, кто почтил меня своим присутствием сегодня. Вы еще не видели Карла Кеер в последний раз.”
В зале, среди “искателей острых ощущений и пресс-гиен", был и Нил Просс. Он выслушал пустые угрозы. И все же он не мог не надеяться, что тюрьма была так же безопасна, как и предполагалось.
Четыре года спустя Карла Кеер все еще держали в тюрьме, а может быть, и душили-очень подходящее описание – для тюрьмы строгого режима. За все это время он ни разу не видел солнца. Он был отрезан от большинства человеческих контактов. Его гнев рос, расцветал, и об этом было страшно даже подумать.
Среди его сокамерников были , заговорщик и террористы. Заключенных держали взаперти в звуконепроницаемых бетонных камерах размером семь на двенадцать дюймов по двадцать три часа в сутки, полностью изолировав от всех, кроме их адвокатов и охранников высокого уровня безопасности. Об этой тюрьме говорили и сравнивали с “умиранием каждый божий день".”
Даже Карл признавал, что побег из этой тюрьмы был пугающим испытанием, а может быть, и невозможным. На самом деле, никто из заключенных внутри никогда не преуспевал в этом и даже близко не подходил к этой мысли. И все же можно было только надеяться, мечтать, строить планы и упражнять старое воображение. Можно было бы совершенно определенно спланировать небольшую месть.
В настоящее время его дело находится на стадии апелляции, и его адвокат Морин Уйтин, навещает его раз в неделю. В этот день он приехал, как всегда, ровно в четыре часа дня. Морин Уйтин щеголял в длинном серебристо-сером пиджаке, потертых черных ковбойских сапогах и ковбойской шляпе, небрежно сдвинутой на затылок. Он был одет в куртку из оленьей кожи, пояс из змеиной кожи и большие очки в роговой оправе, которые придавали ему вид довольно прилежного певца кантри или любящего кантри профессора колледжа, как вам будет угодно. Он казался довольно странным кандидатом в адвокаты, но у Карла Кеер была блестящая репутация, так что выбор Уйтин не вызывал серьезных сомнений.
Кеер и адвокат обнялись. Как обычно, Кеер прошептал на ухо адвокату: "в этой комнате запрещено снимать на видео? Это правило все еще действует? Вы уверены в этом, мистер Уйтин?”
“Здесь нет видеокассеты, – ответил Уйтин. “У вас есть адвокатская тайна, даже в этой жалкой дыре. Мне очень жаль, что я не могу сделать для вас больше. Я искренне извиняюсь за это. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.”
“Я не сомневаюсь в вашей преданности, Морин.” После этого объятия Кеер и адвокат уселись по разные стороны серого металлического стола для совещаний, надежно прикрепленного болтами к бетонному полу. Так же как и стулья.
Теперь Кеер задавал адвокату восемь конкретных вопросов, всегда одни и те же, на каждом заседании. Он задал их быстро, не оставляя времени на ответы своему адвокату, который просто сидел в почтительном молчании.
–Так что же из этого хуже-предательство или оставление?– Начал было Карл Кеер, но тут же перешел к следующему вопросу.
“Что было самым первым, из-за чего ты заставила себя не плакать, и сколько тебе было лет, когда это случилось?”
А затем “ " скажите мне вот что, адвокат: каков средний срок, в течение которого тонущий человек теряет сознание?
“Вот что меня интересует: большинство убийств совершается в помещении или на улице?
“Почему смех на похоронах считается недопустимым, а плач на свадьбе-нет?
Затем между Карлом и адвокатом воцарилось молчание. Иногда осужденный убийца задавал еще несколько вопросов
