холодок, сковывал плечи и будто вымораживал что-то внутри. Та червоточина, что жила внутри, ожила, жадно хватала неуверенность, давясь, будто голодная псина. Незнакомка крепче перехватила руку девушки, заглянула в глаза:
– Если что гложет душу, значит, чует она несправедливость, которую с ней творишь, пятна́я блудом своим, мыслями греховными и увлечениями сладострастными. Так и знай – противится она этому, душа твоя… От того и так больно, от того и будто пустота внутри.
От этих слов Карина вздрогнула: «Откуда она знает?»
– Ничего она не противится. Женщина, отпустите меня, – Карина отшатнулась, вырвала руку из цепких пальцев – кожу полоснули острые ногти.
Высвободившись, девушка поторопилась к автобусной остановке, путаясь в ногах и поскальзываясь.
– Трамвайный проезд, дом восемь «а». Найди меня, когда совсем тоска заест! – крикнула вслед незнакомка. – Спроси матушку Ефросинью! Это я.
Карина не оглянулась, ускорила шаг, чтобы успеть заскочить в первый подъехавший автобус. Проезжая мимо женщины, видела, как та смотрит на нее – будто видит в полумраке жарко натопленного салона. Карина отодвинулась от окна, ушла в глубь, соображая, как ей теперь добраться до дома.
А черная дыра внутри, будто почувствовав слабину, с тех пор разрасталась все быстрее.
Карина замерла на крыльце, потопталась, собираясь с духом. В груди было тревожно.
Тревожили непривычные обычаи, мрачность и нелюдимость обитательниц поселения, «скита», как его здесь все называли. Вроде и не было никакой враждебности, наоборот даже – послушницы помогали, подсказывали, как лучше, но общее настроение – словно с удавкой на горле, не отпускало Карину. Заставляло ежиться, как от холода.
Еще эта «дальняя заимка» будет теперь сниться в кошмарах. Она думала, что пробудет здесь пару месяцев. Но все оказалось запутаннее.
После завтрака ее поманила за собой Ольга, как ее тут называли, сестра-хозяйка.
– Пойдем, – сказала, – одежу тебе посподручней подберем.
Она привеела Карину в самый дальний дом. Велела раздеться и выдала чистое белье, теплые колготки, длинную, как у всех тут, юбку, несколько кофт и бордовый пуховик.
– Немного великоват будет, – придирчиво оглядев, сделала вывод, – но ничего, зато под него можно нарядиться потеплее. Если матушка на дальнюю заимку работать пошлет, ко мне зайдешь, я тебе штаны ватные выдам, там холодно, пока домишко протопится, околеешь.
И засмеялась.
Сжималя в руках выданную одежду, Карина неуверенно поглядывала за окно – там послушницы расходились по работам.
Ольга взяла ее за руку, заглянула в глаза:
– Душа в строгости должна быть. А тело – в работе. И тогда легкая станешь, как перышко, светлая, как утренний туман, и прозрачная, словно слеза младенца. Не грусти, это по первости тяжко. А потом – с каждым днем все легче.
Карина посмотрела на нее с тоской:
– А вы сколько здесь?
– У нас не принято выкать, – засмеялась сестра
