толстыми развесистыми ветвями пиний, которые помимо устойчивой теневой прохлады сообщали окружающей среде тонкий и очень приятный смолистый аромат.
Кроме того, в соответствии с указаниями нашего главного начальника (торгового представителя СССР), завхоз торгпредства дважды в день поливал внутренний дворик из шланга, создавая дополнительное, хотя и кратковременное, ощущение свежести. Стоит ли говорить, что в кабинете самого торгпреда имелось еще и охладительное устройство, которое, однако, использовалось им нечасто. Видимо, в силу технического несовершенства — очень трещало и подванивало горелой проводкой.
Кабинеты же среднего и младшего состава, а равно и переговорные комнаты для общения с иностранцами, располагались в неприкрытой какой-либо растительностью части здания, на солнце, а также в пристройках весьма субтильной и легко прогреваемой конструкции.[3]
Соответственно, и мой кабинет юрисконсульта располагался в этой, скажем так, непривилегированной части здания торгпредства, по соседству с двумя переговорными комнатами, которые по нашей простоте обозначались как «большая» и «маленькая». В «большой» комнате переговорный стол, окруженный восемью стульями-креслами, был покрыт зеленоватым стеклом, имелся также комод с вазой, в которой располагались какие-то засохшие кривые ветки, а на стене висела картина с изображением московского Кремля (вид со стороны Замоскворечья). В «маленькой» все было проще — полированный стол с шестью не очень удобными стульями, а на стене черно-белый фотопортрет генсека.
Так вот, по возвращению в Рим после душного путешествия из Москвы ожидавшегося облегчения не наступило. Более того, едва я только зашел в свой кабинет и воззрился на стопку почты на столе, как раздался звонок по внутренней связи. В торгпредстве была внутренняя связь для разговоров между сотрудниками, для чего имелась своя телефонная станция внутри самого торгпредства. Существовала также отдельная городская связь, то есть связь с внешним миром, телефонные аппараты для которой имелись только у некоторых, можно сказать избранных сотрудников, и, естественно, был такой аппарат в приемной торгпредства с его официальным номером, куда поступали все входящие звонки и откуда в случае необходимости каждый из нас мог позвонить «в город», но в присутствии дежурного секретаря. Это, как я понимаю, должно было в глазах начальства обеспечивать режим секретности и контроля за сотрудниками.
У меня городского телефона пока не было (точнее сказать, еще не заслужил), поэтому звонить мог только внутренний. Я снял трубку.
— Ну что, приступил к работе, — раздался рокочущий с хрипотцой бас торгпреда, причем не в форме вопроса, а в порядке утверждения.
— Да вот, Валентин Александрович, только вошел в кабинет, — залопотал я, не ожидая столь быстрой реакции на мой выход на работу.
— Отправляйся в большую переговорную и помоги
Это было характерно для советских загранучреждений — выбирался не оптимальный, а самый дешевый вариант. Рассказывают, что многоэтажный жилой дом советского представительства при ООН в Нью-Йорке был экономно построен по образцу более дешевого варианта такого дома во Флориде (а там намного теплее). Сам знаю, что сотрудники, проживавшие в этом доме, постоянно жаловались на холод зимой и нестерпимую жару летом. Но сейчас не об этом, а о торгпредстве в Риме.
