иконописец, с, очевидно, популярным среди монахов именем — его тоже звали Патер И.
Мы стали впоследствии звать его «Патер И Номер Два». Стало ясно, что нас ждали. И уже взяли над нами опеку.
Приключения только начинались.
Монастырь представлял собой древнюю крепость, построенную по канонам фортификационного искусства. Вокруг труднодоступные горы и скалы и море без пляжей, но оборудованное тесной бухтой для кораблей и лодок. Замкнутый колодец зданий прямоугольной формы в три этажа и больше, гигантские бронированные ворота — со стороны моря и со стороны горы, — крепостные стены, бойницы и так далее. Историю монастыря можно узнать в «Википедии». Но о сегодняшней его жизни, быте, философии и тайнах не узнать ниоткуда.
На внешней стене крепости, обращённой к морю, на огромной высоте был натянут чёрный флаг, по размерам сравнимый только с транспарантами времён моего детства — когда над Красной площадью перед ноябрьскими праздниками на дирижаблях поднимали и растягивали портрет Ленина, подсвечиваемый по ночам прожекторами. Наверное, чтобы он заменял людям Бога и присматривал за паствой свысока.
Здесь же, на флаге, монахи белыми буквами начертали свой главный лозунг, квинтэссенцию всей своей философии и смысла жизни, — Ορθοδοξία ή θάνατος.
Православие или смерть.
Вот так лаконично и безапелляционно они объявили всему миру о своей позиции.
Мы, конечно, заинтересовались этим явлением и впоследствии много узнали об этом странном месте. Об этих странных людях, их вере, страданиях, счастье и своеобразном ежедневном героизме.
Мы узнали и зауважали их беспрецедентно. И поняли, что готовы объявить всему остальному миру: этот монастырь — один из немногих оставшихся на планете очагов истинной, безусловной и бескорыстной веры и спиритуальной практики, свидетелями которой мы стали.
Источник богопознания и ворота в тот мир, о существовании которого мы зачастую даже не подозреваем.
А для меня это стало местом, где я снова попал в Архилептонию и вскоре был вынужден решать: остаться в ней навсегда или вернуться к любимым.
«Курс молодого бойца»
Для нас, мирян, не привыкших к отправлению религиозных обрядов или тем более осознанному участию в церковных службах, каждый день в монастыре стал испытанием на стойкость и выносливость; проверкой, насколько сильно было наше желание хотя бы на короткий срок присоединиться к этому чёрному суровому братству и попытаться с ними решить наболевшие вопросы и проблемы.
Сначала нами, конечно, двигал эгоизм: мы просто искали помощи. Но вскоре возникло опьяняющее чувство соучастия и посвящённости. То, что происходило в храме во время служб, заставило нас остановить время внутри самих себя и попытаться расширить сознание до максимально возможных пределов, чтобы понять, что мы пережили здесь, и всему поверить.
Нет смысла описывать
