на его теле не было настолько глубоких ран, так говорила Добочинская. Из госпиталя, директорша, – добавляет Агата за миг, когда видит, что я, как обычно, когда она называет какую-то фамилию, не знаю, о ком речь.
– Я имею в виду, что наверняка похитили кого-то еще, – говорю я. – Например, тот Мацюсь. Он ведь пропал. Я видела объявление.
– Да ладно тебе. Скорее, это Мацюсь его убил, Берната, в смысле. Кто бы там Мацюса похищал, – она пожимает плечами.
– Они похищали людей? Эти грабители машин? Такое уже случалось?
– Не знаю, Юстина, я не знаю всего, как твой тесть.
– Не говори со мной как с журналистом.
– А кто ж ты? – спрашивает Агата.
Я перестаю, поскольку вижу, что ее это раздражает. Уже не думает о том, что видит. Ей уже нужно что-то сделать. Не знаю что – обед или стирку. В любом случае, думает она уже только об этом. Я смотрю на нее и думаю, что именно для нее – личное дело, а что Агата делает ради удовольствия. Чему может улыбаться эта женщина, когда встает засветло с постели? Какая мысль позволяет ей пережить день? У нее черно под глазами, у нее потрескавшаяся кожа на щеках. Длинные прямые волосы цвета соломы, которые она не красила никогда в жизни, опадают ей на спину; выглядят так, словно она сама подрезала кончики. Она не накрашена. У нее неухоженные ногти без маникюра. Ноль украшений, только едва видимые следы проколов в ушах. Сильные руки, как старое, твердое дерево. Кожа на руках как пемза. Великоватая военная куртка с огромными карманами, в которых она прятала мерзавчики, маленькие разноцветные бутылочки.
Может, чтобы познакомиться, нам нужно прогуляться, сходить на кофе, в парикмахерскую, а не смотреть на сцены убийства?
– Пойдем, нужно обед готовить, – говорит Агата. – А еще в магазин надо заехать.
Я киваю. Мужик в белом комбинезоне уже исчез, и теперь все, включая полицейских, Рудзяка и его приятеля, выглядят совершенно растерянными.
– Им бы обо всем этом с Ведьмаком поговорить, – замечает она, кивком указывая на полицейских, желтую ленту, эту замедленную, остановившуюся, ни к чему не обязывающую картинку.
– С Ведьмаком? – я рефлекторно фыркаю. Ведьмак. Какие еще псевдонимы тут придумывают людям?
– Такой человек. Немного странный. Другой. Живет километра за два-три отсюда. В лесу. В доме без электричества. Знает обо всем, что тут происходит.
– Так отчего ты им не скажешь? – спрашиваю я, а она только пожимает плечами.
– А что, мне полиции говорить, что они должны делать? И что они сделают? Схватят кого? Арестуют? Ну, скажи. Кого-то накажут? Полиция? – отвечает раздраженно.
Что-то растет во мне. Как резкое желание закурить, что внезапно взрывается в желудке после пары месяцев отказа от сигарет, когда уже думаешь, что все устаканилось. Это опасное чувство. В лучшем случае из него возникают статьи и книги, в худшем – человек остается с серьезными ранами, с черепом, треснувшим от внезапного удара о стену.
Агата вдруг поворачивается в сторону, куда побежал
