не поверил.
Эта ночь – вторая. И их еще много впереди, бесконечно много ночей и дней. Боги, какое это счастье – быть бессмертным!
– Как ее звали? – В голосе Эфы таилась почти неслышная ирония. – Ты помнишь ее имя?
– Чье? – Йорик почему-то мгновенно вспомнил королеву Загорья.
– Той женщины, которой ты написал эти стихи?
– Конечно, помню!
Он надеялся обойтись этим ответом, но Эфа приподнялась на локте и выжидающе смотрела в лицо, так что пришлось напрячься… чтоб вспомнить хотя бы, как она выглядела, та женщина… Эфа хмыкнула.
– Я так и думала. Ты написал ей прекрасные стихи, а сейчас даже не можешь ее вспомнить. Ее никто не помнит. Ну разве что правнуки какие-нибудь. А стихи остались, забавно, да? Мой отец говорит, что у тебя неплохие стихи, а мама спорит с ним, но только из вредности. И уж она-то в этом разбирается.
– Во вредности? – пробормотал Йорик из этой самой вредности. – Не сомневаюсь. А ты определенно удалась в матушку.
Он говорил на удентальском. Эфа – на зароллаше. И она, конечно, сказала не «мама», а «хайнэс» – жена отца. В зароллаше не было слова «мать»: у шефанго не бывает матерей.
– Она их все знает, – Эфа щелкнула клыками, давая понять, что про вредность услышала и запомнила.
Сэйа де Фокс, Сэйа-Эдон, которую другие называли Сиэлайх17, действительно разбиралась в стихах. И если бы тогда, в той жизни, Йорику сказали, что один из величайших поэтов Анго знает все его стихи, он… да, при всем своем самомнении, пожалуй, удивился бы и решил, что для него это слишком большая честь.
А в этой жизни… в этой жизни мнение Эдона Сиэйлах значило, оказывается, нисколько не меньше, чем в той. Потому что Йорик услышал собственный недоверчивый голос:
– Что, правда?
И на секунду почувствовал себя тем наивным юнцом, каким он в незапамятные времена явился на Ямы Собаки.
В поисках счастья, Великая Тьма! И он ведь думал, что нашел его. Стоило потерять все, чтобы обнаружить, что счастье ожидало совсем в других краях.
– Я ведь сказала, ты еще не знаешь, во что ввязываешься, – напомнила Эфа. – Только шефанго могут долго любить шефанго, только шефанго могут долго терпеть шефанго. Я не хочу все время быть женщиной. Хотя, если тебе будет очень трудно…
Часа два еще можно было поспать.
Но какой уж тут сон? Бодрствование, правда, тоже получалось каким-то ирреальным. В мыслях сумбур, а тело и душа снова в унисон реагируют на то, что любимая – вот она, рядом. Не в мечтах, не в черных, тоскливых воспоминаниях, не в бессильном сожалении о потере, а здесь, близко-близко. Ближе, чем подпускал кого-либо за прошедшие годы.
Невозможное, сверхъестественное ощущение: два сердца, бьющихся рядом с твоим. Два – одно чуть быстрее, второе – медленно, ровно. Звериным огоньком вспыхивают глаза, поймав лучик света, просочившийся сквозь ставни. Острые когти, острые клыки, низкий, с неуловимой рычащей вибрацией голос… Эфа, боги, девочка
Слово Сиэйлах можно перевести с зароллаша только приблизительно. Оно означает «тот, кто творит настоящее». В данном случае – это высочайшая оценка мастерства поэта или художника, любого творца.
