он-то нас с утра и вызвал, но говорить он отказывается, – сообщил мне второй, внешне постарше, с тонкими линиями усиков под тонким носом и двухдневной щетиной на подбородке.
– Отказывается?! Это ещё почему? – возмутился я, – То есть он – свидетель? Он всё видел?
– Мы точно не знаем, сэр. Он сказал «Ничего я вам не скажу, всё равно не поверите» и закрылся в сторожке, – был раздосадованный ответ, – Мы даже стучались.
– Ага, и в окно тоже, – добавил второй.
– Ведите-ка к нему, а здесь постарайтесь никто ничего не трогать. Но если кто-то в перчатках аккуратно обыщет карманы жертвы и найти хоть что-то полезное кроме носовых платков, получит от меня персональную благодарность, – бросил я остальным, чтобы не ленились делать свою работу и не боялись вида мертвецов.
С чего вообще бояться мёртвых? Они ведь уже покойники, не могут причинить вреда, остановить тебя от обыска, напасть. Они же трупы, им уже всё равно, что будут вытворять с их телом. Хотя в данном случае, буду откровенен, не завидую я тем людям в морге, которым предстоит обследовать это. Как у него можно вообще будет вскрытие провести? Лучше об этом даже не думать и ничего у себя в голове не представлять.
Сторожка располагалась в старой части кладбища, так что вскоре комфортные дорожки под ногами обратились в тропинки, петляющие среди заброшенных и неухоженных могил. Прошлогодняя листва, обилие паутины, обломки сухих веточек – да уж, тут давненько никто не ходил и не прибирался.
Обязанности дворника, очевидно, в обязанности сторожа не входили, но при этом никакого уборщика сюда тоже не нанимали. Хотя, может, я и не прав, и это касается лишь старой части кладбища, ведь основная не выглядит настолько заросшей и заброшенной.
Здание само по себе тоже выглядело неважно, как и всё вокруг. Стареющие, иссыхающие и умирающие деревья впивались длинными и тонкими пальцами своих костлявых веток в давно прогнившую крышу. Ржавые металлические листы сползали лохмотьями с деревянных балок, однако под ними виднелось ещё одно горизонтальное перекрытие, отделявшее миниатюрный чердак от, собственно, жилища сторожа.
Впрочем, «жилищем» это я так образно его обозвал, едва ли он действительно тут проводит времени дольше, чем того требует рабочая смена. Сколько их тут таких, чередующихся сутки или как у них заведено – понятия не имею, но, может, прямо сейчас и выясню.
– Полиция, открывайте, – постучался я в дверь достаточно громко.
– Прочь! Прочь! – доносилось оттуда старческим голосом, – Я вам уже всё сказал, когда приходить.
– Нет, уж, мистер, – подошёл я к стеклу, выговаривая всё достаточно тщательно, – Лично МНЕ вы ещё ничего не сказали. Или хотите, чтобы я вернулся с обыском, перевернув эту хибару вверх дном?
После недолгого молчания послышался скрип, кряхтение, даже не знаю мебели или самого сторожа, затем по полу мерзко прошаркали подошвы его обуви и дверь со скрипом, наконец, отворилась.
