Джареду вспомнились кадры из научно-популярного фильма о жизни вертких рыбок. Немного левее притулилось несколько магазинчиков, явно не представлявших из себя ничего привлекательного. А вот дальше… Это была лавка старьевщика, из тех, что битком забиты всяким хламом. Пнув дверь, Джаред оказался тесним рассыпающимися гамбсовскими стульями и чиппендейловскими[9] сервизами. Попахивало подвалом и плесенью.
Джаред чихнул. Какая пылища. Но все равно лучше, чем сидеть среди тех старперов в отеле, играющих в гипертонический тотализатор: «Кто за то, что у Марни сегодня будет высокое давление? Делайте ваши ставки, господа!» Здесь, на барахолке, гораздо интереснее. Возможно, заговорила наследственность: кузен Джареда, Родди, обожал старые штучки-дрючки, в особенности тащился от ювелирки. Однажды он приобрел у Сотбис[10] пасхальное яйцо «с дурной репутацией». Красивое, с изображением ажурных ворот, за которыми виднелись очертания усадьбы и часовой башни. Сюрприз можно было увидеть лишь в полночь, когда стрелки миниатюрных башенных часиков останавливались на двенадцати… Кузена нашли без признаков жизни. Рядом, на столе, стояло яйцо, ажурные воротца были приоткрыты… Помнится, газетчики обозвали это дело «Ужасом Фаберже[11]».
Пританцовывая, Джаред прошелся между рядами замшелой рухляди и вдруг остановился: перед ним с царственным достоинством высилась внушительных размеров кровать. Темное потрескавшееся дерево матово поблескивало, огромный балдахин покрывал столбики, ниспадая складками наподобие мантии глубоководного кальмара.
Визитер тихонько присвистнул. Из полутьмы балдахина на него глядели две на редкость отвратительные хари – злобные твари с топорщившимися рогами и клыками своими распростертыми крыльями образовывали что-то вроде изголовья. Протянув руку, Джаред коснулся звериных морд – сухая поверхность, как будто слегка чешуйчатая. Подушечки пальцев уловили едва заметную вибрацию, как если бы под лаковым покрытием непрестанно билось деревянное сердце.
– Понравилось? – лавочник, протискивая тучное тело меж нагромождений предметов, приблизился к потенциальному покупателю бочком. – Восемнадцатый век, Франция, мастер неизвестен… Но вы только посмотрите, какая почти что филигранная работа. Выше всяких похвал!
Жиртрест булькнул пузом. «Туда запросто бы влез тот замок вместе с горой», – подумалось Джареду. – «Мужик, видать, страдает от метеоритов… метеоризма». Щеки торгаша разнесло вроде как флюсом, но Джаред был уверен, что «барабанит» их не гной, а избыток жира. Колбасного цвета рука торговца ненадолго зависла над одной из двух омерзительных горгулий. Особо мнительные вряд ли могли бы спокойно спать в компании столь «милых» крошек. Брезгливо поморщившись, продавец мизинцем смахнул с деревяшки приставшую пылинку.
– По секрету, сэр, только вам. Когда-то владелец этой штуки верил, что она способна помогать ему… ну… в делах интимного толка. Вы понимаете меня, сэр?
Джаред криво ухмыльнулся, показав сломанный резец. Интерес к предмету мебели у него троекратно
Генрих Даниэль Гамбс – мебельный мастер восемнадцатого – девятнадцатого веков, Томас Чиппендейл – еще один знаменитый мебельщик.
Сотбис – в числе уважаемых британских аукционных домов.
Карл Фаберже – прославленный ювелир.
